​Наркомфин на все времена: Дом из прошлого, предсказавший будущее. ​Наркомфин на все времена: Дом из прошлого, предсказавший будущее Авангард: философия архитектуры

На заходном фото — легендарный дом Наркомфина каким он был построен в 1930 году, каким он должен быть и каким, возможно, станет после реставрации, которая недавно началась и закончится года через два. Пока же творение архитекторов Моисея Гинзбурга и его ученика Игнатия Милиниса выглядит куда хуже.

Фото: NVO

А ведь авангардная архитектура — это то, чем мы можем по праву гордиться. Вообще, объективно говоря, архитектурное новаторство — не самая сильная наша сторона (в отличие, скажем, от литературы или балета). Почти все лучшее, что построено в России, за исключением редких и кратких всплесков вроде Баженовского романтизма, построено или архитекторами-иностранцами (начиная от соборов XII века во Владимире, Московского Кремля и храма Василия Блаженного, кончая дворцами Петербурга и его окрестностей), или нашими, но воспроизводящими (иной раз — блестяще воспроизводящими) европейскую традицию. И как бы ни любили мы, скажем, московский модерн, всё-таки приходится признать, что скорее это он испытывал то франко-бельгийское, то австрийское влияние, нежели наоборот — во Франции или в Австрии строили, ориентируясь на или . И потому трудно представить себе иностранца, который специально поедет в Москву смотреть модерн. А вот авангард — запросто. И, в частности, дом Наркомфина. Потому что с середины 20-х и до 1934 года Россия переживала короткий, но бурный период, когда именно мы диктовали архитектурную моду и были, можно сказать, в авангарде авангарда. И дом Наркомфина — замечательный тому пример.

Из воспоминаний дочери заказчика и отчасти соавтора проекта — наркома финансов Николая Александровича Милютина, Екатерины Николаевны Милютиной: «Уже входя во двор и видя его [дом] издали: белый, на чёрных колоннах, с голубыми лентами стекол, в которых отражалось небо, с цветами над окнами, с кирпично-красным «трубами» на крыше, с его изумительными пропорциями, — я чувствовала радость, подъём. Нижний коридор (на втором этаже) был всегда таинственно-полутёмным с рядом дверей, ведущих на балкон-галерею, по которому так здорово было бегать, играть, прячась за колоннами, с которого так заманчиво было прыгать в снег с замирающим от ужаса сердцем.

На крыше дома Наркомфина тогда

Верхний коридор, наоборот, был светлым, радостным: белый, с рядом чёрных и белых дверей, он казался солнечным даже в пасмурные дни. Две широкие лестницы соединяли улицу и коридоры. Эти лестницы с деревянными перилами, площадками и скамейками, на которых поверялись самые сокровенные тайны и рассказывались страшные истории, вели на крышу. Крыша – место детских игр с закоулками и потайными местами, с винтовой лестницей, на которой устраивались соревнования: кто быстрее и больше раз поднимется и спустится так, чтобы не закружилась голова. Лестница приводила на солярий, на котором захватывало дух от высоты. От того, что перила из труб были совсем прозрачными, казалось, их нет, ветер дунет посильнее, и ты улетишь вниз. … Видно оттуда было очень далеко – особенно на запад (до Кунцева) и на юг (до Новодевичьего монастыря). А утром и вечером был слышен бой кремлёвских курантов».

На крыше дома Наркомфина сейчас

Устройство дома

Нарком финансов Николай Милютин, затевая строительство ведомственного дома для своих сотрудников, сформулировал техзадание архитекторам так: «Жилая ячейка должна днём служить как кабинет для работы и индивидуального отдыха, а ночью как спальня. Человек будет проводить в этой ячейке около половины своей жизни. Отсюда вытекает требование особого внимания к вопросам эстетики и гигиены при оборудовании и окраске жилых ячеек. Все достижения современной архитектуры и прикладного искусства должны быть мобилизованы для создания здоровой и радостной жизни человека. Как можно больше света, воздуха, веселой радости, простоты. Широкие освещённые прямым светом коридоры и лестничные клетки. Сквозное проветривание и двухсторонняя освещённость всех без исключения квартир. Недопустимо устройство каких бы то ни было помещений, не освещаемых дневным светом».

Рис. 1. Красный зигзаг — девять пролётов лестницы, ведущей в верхний общий коридор. Уровень интересующих нас ячеек типа F — верхней и нижней, обозначен пересекающимися зелеными и красными овалами

И архитекторы-конструктивисты Моисей Гинзбург и Игнатий Милинис нашли весьма оригинальное планировочное решение, отвечавшее поставленной задаче. Собственно, самое интересное в доме Наркомфина не снаружи, а внутри. И это именно планировка! Давайте рассмотрим жилую ячейку типа F (по большому счёту, это, конечно, квартира, но уж больно необычная, так что лучше придерживаться терминологии авангарда и называть так, как называли создатели). И прежде, чем говорить о глубоком социально-философском смысле всего этого, нужно разобраться в том, как ячейка устроена. То есть прежде, чем понять: зачем, обсудим: как.

Чтобы попасть в жилую ячейку типа F, надо войти в единственный подъезд и подняться на, условно говоря, второй этаж. «Условно» — потому что этажность в доме Наркомфина — вопрос сложный. Два общих коридора, куда можно выйти с лестницы, и в этом смысле этажа два. Но уровней — пять (и это ещё не считая нулевого этажа, образованного достроенными много позже стенами, закрывшими пустое пространство под домом, который изначально вовсе не стоял на земле, а возносился над ней на «ножках»-столбах). И, строго говоря, второй общий коридор — на четвертом этаже. Во всяком случае подниматься туда надо по восьми лестничным пролетам (на рисунке 1 — красный зигзаг). Уровень интересующих нас ячеек типа F (а их всегда пара: верхняя и нижняя) на схеме обозначен пересекающимися зелёными и красными овалами (зелёным — верхняя ячейка, красным — нижняя). Синим же обозначен уровень ячеек типа К. Только не паникуйте, сейчас мы постепенно разберёмся со всем этим. А пока просто полюбуйтесь, как это выглядит.

Современная отделка верхней ячейки типа F (правда, это не дом Наркомфина, это дом на Гоголевском бульваре, но ячейка идентичная)

В обе ячейки F — и нижнюю, и верхнюю, попадают из того самого верхнего общего коридора. В нём с одной стороны столбы и окна (что за столбы — ещё поговорим), с другой — стена, и в стене двери, попеременно чёрные и белые. Чёрная ведет в верхнюю ячейку, и, если её открыть, нужно будет подняться по внутренней лестнице на 1,125 м в жилую зону. А белая дверь ведёт в нижнюю ячейку, и за ней расположена внутренняя лестница, ведущая на 2,25 м вниз.

Верхний коридор дома Наркомфина, всегда освещённый солнечным светом, с белыми дверями, ведущими в нижние жилые ячейки и чёрными, ведущими в верхние.

Разный цвет дверей нужен для цветовой навигации, и раньше, пока сами стены не выкрасили в белый цвет, а они были серыми, это работало ещё лучше, сейчас белое на белом несколько теряется. Вот он, общий коридор на рисунке 2 — обозначен красным овалом. Зелёная черта — внутренняя лестница нижней ячейки, закрашенной розовым цветом (из общего коридора идти вниз). Синяя черта — внутренняя лестница верхней ячейки (из общего коридора идти вверх). Жёлтым закрашен участок лестницы верхней ячейки.

Рис. 2. Общий коридор обозначен красным овалом. Зелёная черта — внутренняя лестница нижней ячейки, закрашенной розовым цветом (из общего коридора идти вниз). Синяя черта — внутренняя лестница верхней ячейки (из общего коридора идти вверх). Жёлтым закрашен участок лестницы верхней ячейки.

При этом каждая ячейка состоит из двух помещений: жилой зоны (на рис.3 помечены зелёной и синей звёздочками) и спального алькова (на рис. 3 помечены зелёным и синим треугольничками). Таким образом, когда идёшь по общему коридору, во всю его ширину под тобой чья-то спальня и над тобой чья-то спальня. Вход в нижнюю и верхнюю ячейки из общего коридора на рис. 3 помечен зелёной и синей стрелочками. Как мы видим, верхняя ячейка двухуровневая, спальный альков расположен выше жилой зоны. А вот нижняя ячейка — одноуровневая (и потому не так интересна, хотя по функциональности ровно такая же).

Рис. 3. Вот то же самое на макете. Слева, помеченные зелёным и синим треугольничками, спальные альковы верхней и нижней ячеек. Между ними — вписанный в них общий коридор, синей и зелёной стрелочками помечены входы в верхнюю и нижнюю ячейки. Справа — жилые зоны верхней и нижней ячеек, помеченные звездочками

«Жилой блок», «ячейка», «спальный альков» и даже привычный нашему современному уху «санузел» (в жилых ячейках типа F он тоже есть) — все это слова из лексикона архитектурного авангарда 20-х годов. На фото — вид из жилой зоны на лестницу, ведущую в спальный альков. А справа внизу на том же фото через открытую дверь виден расположенный уровнем ниже общий коридор. Ещё правее угадывается ниша. В ней — как раз санузел, вернее, его половина — сортир. Душевая кабина — ещё одно изобретение авангарда и ещё одно его словечко — ровно над ним, на верхнем уровне, за жёлтой стеной, рядом с альковом.

В верхней жилой ячейке типа F дома Наркомфина. Фото: Елена Конотопова
Фото: Елена Конотопова

Кстати, душевые кабины (тогда — просто очень маленькие душевые, примерно 1,5 на 1,5 метра, ровно размером с поддон на полу) были придуманы именно для дома Наркомфина и именно здесь впервые использованы. Сейчас нам трудно поразиться этому обстоятельству. Но попробуйте посмотреть на это глазами человека рубежа 20-х-30-х годов. В маленьких дешёвых квартирах никаких душей отродясь не было, мыться ходили в баню, и только отпетые буржуи имели у себя в домах ванны.

Окно жилой зоны ячейки типа F

Что же касается высоты потолков, в жилой зоне она довольно большая — 3,5 м, а в общем коридоре, спальнях и душевых кабинах — 2,25 м. Но ведь это вспомогательные помещения. В спальне положено спать, и вы же не будете спать стоя. На вспомогательных помещениях можно и сэкономить и за счет них выкроить место для коридора, на который таким образом не нужно тратить лишние квадратные метры. Дом очень узкий, всего 10,5 м в ширину. Почему это важно — об этом чуть позже поговорим. Но вот высокий потолок жилой зоны и окно во всю стену создают ощущение простора и большого пространства, хотя метраж жилой ячейки типа F — всего 34 квадратных метра. Меньше, чем хрущёвка, хотя по восприятию комфортнее (не говоря уж о том, что дом Наркомфина построен за 25 лет до того, как хрущёвки начали разрабатывать).

Ячейка типа F была рассчитана на одного человека, максимум – на пару без детей. Но ниже уровнем — на первом (или лучше сказать — полуторном?) этаже дома Наркомфина расположены ячейки типа К — для семейных. Там метраж — ни много ни мало 78 метров. И они тоже двухуровневые, причём высота потолка в жилой зоне — 5 метров. На фото — вид со второго уровня на жилую зону ячейки типа К дома Наркомфина.

Жилая ячейка типа К. Вид со второго, спального уровня
В жилой ячейке типа К
Рис. 4. Зелёным овалом выделено окно жилой зоны ячейки типа К. Красным и синим — окна жилых зон парных ячеек типа F

На рисунке 4 зеленым овалом выделено окно жилой зоны ячейки типа К (всего таких восемь). А красным и синим — окна парных верхней и нижней ячеек типа F (их по 16 сверху и снизу, то есть всего 32).

Остекление спального алькова

Но самое здесь, пожалуй, замечательное – остекление. Из-за большой площади остекления не возникает ощущения замкнутого пространства даже в маленьких помещениях — постоянно перед глазами небо. Тень от оконного переплета при вечернем освещении, падая на пол, дает замечательную супрематическую графику. Помещение освещено с двух сторон: хорошая инсоляция – важный момент для авангарда. К тому же, в 1930 году ещё не побеждён туберкулез. А значит, очень важно сквозное проветривание.

И из жилой зоны отлично просматривался спальный альков и наоборот. Очень комфортное ощущение открытого пространства, в маленькой спальне ты не чувствуешь себя запертым. Ну и, конечно, игра геометрических форм получается замечательная – это практически супрематизм, практически Малевич. Это всегда подчеркивалось окраской стен. Потому что если с фасада и в коридорах дом был решен в черно-белой гамме (белые стены и чёрные столбы), то в ячейках появляется цвет. Для разработки цветового решения архитектор Гинзбург пригласил немецкого специалиста школы Баухауз. И тот создал два варианта окраски стен: в тёплой гамме для одних квартир (желтый и охра) и в холодной (голубой и серый) для других. Каждая стена, каждый выступ были покрашены по-своему, что усиливало живописный эффект.

Точнее – эффект супрематической скульптуры. Архитектура авангарда не работает как живопись, а именно как скульптура – нет одной точки, откуда её можно смотреть. Это в классической архитектуре дома строятся вдоль красной линии, подходи с улицы да смотри на фасад. Архитектуру авангарда надо смотреть с движения, обходить с разных сторон – и тогда заиграют геометрические формы. Для авангарда важен принцип так называемого архитектурного променада. То же самое и внутри помещения – авангарду очень идёт двухуровневость, можно смотреть сверху и снизу, и будет разный эффект.

И всё-таки в жилой ячейке кое-чего не хватает по сравнению с привычными нам квартирами. Чего, спрашивается? Спальня есть, санузел есть, гостиная есть. Нет только кухни! На самом деле, кухня была. В стене жилой зоны прятался встроенный кухонный элемент. Столик при необходимости выдвигался вперед. Маленькая, конечно, кухонька, но самое необходимое оборудование имелось.

Причём небольшой размер кухоньки – это не из экономии места. Ведь и в 78-метровых ячейках типа К кухни 5-метровые. На рисунке 4 видно, что ритм больших квадратных окон двухсветных жилых зон разбивают маленькие окошки — это и есть кухни. Спрашивается, почему бы на 78-метрах не сделать бы кухню побольше? Это сделано абсолютно сознательно, тут принципиальнейший момент! Чтобы это объяснить, давайте поговорим о том, что такое вообще архитектурный авангард.

Авангард: философия архитектуры

До Первой мировой войны в архитектуре самым ярким явлением был модерн. Архитекторы модерна были не просто эстеты, они были великие новаторы. Прежде принцип проектирования так или иначе сводился к параллелепипеду, украшенному так или иначе в соответствии с текущей модой. Параллелепипед — городской особняк. Параллелепипед и два симметричных параллелепипеда по бокам — дом с ризалитами. Модерн же предлагает сложно-пространственную композицию, сочетание несимметричных разновеликих объемов разной формы. Кроме того, проектирование строится по принципу изнутри наружу (сначала проектируется внутреннее пространство, потом оно, как дерево, обрастает кольцами внешних стен). Дом в стиле модерн сдавался под ключ, с готовой мебелью. Всё, включая фурнитуру и сантехнику, придумывалось архитектором. Шикарный стиль! Но Первая мировая война убила шикарные стили. Если не сказать, что она убила и искусство как таковое. После газовых атак мир не мог оставаться прежним. Называют даже точную дату гибели старого искусства — 1915 год, когда был написан «Чёрный квадрат» Малевича, поставивший убедительную точку. Впрочем, вскоре выяснилось, что искусство — вещь живучая. И убито только старое, классическое искусство. Авангард – вот то, что пришло ему на смену. И некоторое время он прикидывался анти-искусством (это теперь нам уже очевидно, что никакого «анти» нет, и авангард — тоже искусство).

Итак, по всему миру пафос авангарда – отрицание искусства. В немецкой школе Баухауз заявляют: архитектура - вид дизайна. То есть это больше не искусство, в ней только функция и дизайн. Один из гениев авангарда в архитектуре Ле Корбюзье это формулирует так: «Дом – машина для жилья». На фото — макет жилой ячейки Ле Корбюзье в его павильоне Эспри Нуво на Парижской выставке декоративного искусства 1925 года.

Макет в натуральную величину жилой ячейки Ле Корбюзье а его павильоне Эспри Нуво на Парижской выставке декоративного искусства 1925 года

Прототипом стала традиционная парижская студия художника — двухсветная мастерская с антресолью для спанья. Такие были нередки в парижских мансардах. Но никому не приходило в голову компоновать из таких многоквартирный дом. На иллюстрации в журнале «Эспри Нуво» (журнал издавал сам Ле Корбюзье) хорошо показана идея ячейки как элемента сборки дома.

Жилая ячейка Ле Корбюзье — иллюстрация в журнале «Эспри Нуво»

Так что автор идеи жилых ячеек — не советские архитекторы, создатели дома Наркомфина, а Ле Корбюзье. Хотя именно Гинзбургу с Милинисом удалось скомпоновать ячейки в единый корпус самым оптимальным способом. Ле Корбюзье — прекрасный теоретик, он сформулировал 5 принципов конструктивистской архитектуры, с которыми согласились все. Но при всех его заслугах никак невозможно сказать, что советские архитекторы плелись у гениального Ле Корбюзье в хвосте. Вот на той же выставке 1925 года в Париже - советский павильон, построенный Константином Мельниковым:

Павильон СССР на выставке декоративного искусства в Париже, 1925 г.

Именно это стало сенсацией выставки, а не жилая ячейка Ле Корбюзье. Последняя вообще осталась незамеченной - до реализации своего проекта в Европе Ле Корбюзье пришлось ждать 30 лет. При этом, увидев Мельниковский павильон, он засобирался в Россию. Вот проект другого гения советского архитектурного авангарда — Ивана Леонидова: здание наркомата тяжелой промышленности.

Иван Леонидов: проект здания наркомата тяжелой промышленности

Напоминает Москва-сити… Наследие авангарда интересно ещё и тем, что строить по разработкам советских архитекторов 20-х годов начинают только сейчас - когда, наконец, появилась техническая возможность реализовать всё это. Здание наркомата тяжпрома прекрасно. Одна проблема - его должны были построить на месте нашего любимого ГУМа. «Градостроительная хирургия», как это называл Ле Корбюзье. Дай волю авангардистам - от Москвы мало бы что осталось. Да, собственно, и сам Ле Корбюзье, когда приехал в Москву, пошёл к Кагановичу - тогдашнему председателю Московского горкома партии, и устроил страшный шум, кричал: что же вы, мол, не побоялись мир перевернуть, все старые устои порушить, а держитесь за свои развалины, историческую застройку. Снести все к чёртовой матери и построить заново (впрочем, Ле Корбюзье и в Париже так же предлагал сделать, вот поэтому его из Парижа и спровадили). Каганович принял соломоново решение: Москву на разрушение европейскому бунтарю не давать, но позволить ему построить что-то одно. Так возникло здание Центросоюза на Мясницкой, рядом с которым теперь стоит памятник Ле Корбюзье. Жаль, что ему одному из все архитекторов авангарда поставили памятник. Не Мельникову, не Ладовскому, не Гинзбургу…

Потому что, пока Ле Корбюзье только собирался после Парижской выставки в Москву, мастерская Гинзбурга уже построила первый дом, где была реализована идея жилых ячеек - на Гоголевском бульваре (1927-1929 гг.) А следом - дом Наркомфина (1928-1930 гг.). Потому что в СССР в 20-е годы спрос на архитектурный авангард был, это в Европе его не было. На той самой выставке декоративного искусства в Париже был представлен стиль, который тут же вошел в моду: ар-деко (именно так по-французски звучало название и самой выставки). Интересно, что во всём мире ар-деко опередило реализацию идей авангарда в архитектуре, только у нас всё вышло наоборот, и ар-деко стало переходной формой между авангардом и сталинской неоклассикой. В Ар Деко, к примеру, построены все первые станции московского метро («Парк Культуры», «Кропоткинская», «Аэропорт», «Маяковская» и так далее).

Но в 20-е годы ар-деко у нас появиться не могло. В отличие от Парижа, где после войны люди хотели красоты, хотели душой отдохнуть. В СССР отдыхать было некогда. У нас строилось новое общество, нам требовалось радикально новое искусство и радикально новая архитектура. У нас эпоха авангарда совпала с революцией. Пафос русского авангарда – не столько отрицание, не столько похороны старого искусства, сколько созидание нового, небывалого мира.

Лестница в доме Наркомфина, архитекторы Моисей Гинсбург и Игнатий Милинис

Потому-то русский авангард и самый крутой. Он не висел в безвоздушном пространстве чистого поиска, он имел надежную почву. Поиск новых форм в архитектуре шёл рука об руку с поиском новых форм жизни. Архитектору мало было построить дом – он строил новое общество, создавал нового советского человека. Вот уж у кого были амбиции инженеров человеческих душ!

Нет, конечно, были и чисто прагматические соображения у архитекторов авангарда. Как-никак в Москве - жилищный кризис. После переноса в Москве столицы сюда хлынула волна приезжих: это и новое чиновничество, и бежавшие от коллективизации крестьяне. Нужно было жилье. А какое жилье? До революции всё было понятно: одни ютились в бараках и казармах. Другие, кто мог себе это позволить, проживали как Филипп Филиппович у : в семи комнатах. После революции Филиппов Филипповичей «уплотнили» — так появились коммуналки.

В этих коммуналках-то в 20-е годы появились первые стихийные коммуны. Просто под влиянием коммунистической идеи люди начали жить вскладчину. Правда, эта инициатива быстро сошла на нет: слишком много сразу возникло бытовых склок. Но архитекторы решили, что коммуны не прижились потому, что помещения были неподходящими. А если придумать подходящие помещения, то…

Вот тут-то на сцену и выходят авангардисты со своими невероятными, революционными идеями новой архитектуры и нового общества, которое должно жить по принципу коммуны. Появляется идея обобществления быта. Архитектор Иван Николаев строит дом-коммуну на нынешней улице Орджоникидзе – общежитие текстильного института.

Архитектор Иван Николаев. Общественный блок дома-коммуны — общежития текстильного института

Принцип архитектурного конструктивизма: сначала определи функцию помещения, потом проектируй. Это, впрочем, пришло из модерна, где тоже дом «рос» изнутри наружу. И вот Иван Николаев не здание строит, а придумывает образ жизни студентам. Спальные кабины — 6 квадратных метров на двоих. В них запрещено находиться днём, запрещено хранить личные вещи – да там и негде. Вся жизнь должна происходить в общественном блоке. Распорядок дня такой: утром все встали по сигналу, вынырнул из своих ячеек и по длинному коридору в пижамах направились на зарядку, потом — в душевые и только потом — к шкафчикам, где хранится личная одежда. Переоделись – и все дружно идут в столовую. Нужно постирать? Есть общественная прачечная. Для детей предусмотрен детсад. Весь быт механизирован и обобществлён! Возможно, сейчас идея детского сада, яслей и прачечной уже не очень поражает. Но надо понимать, что всё это — придумки эпохи авангарда, раньше ничего подобного просто не было. И архитекторы авангардисты специально обдумывали всё это, чтобы освободить женщину из кухонного рабства, чтобы наступило всеобщее равенство и единение граждан новой страны… В 20-е годы советские социологи вместе с советскими архитекторами всерьёз обсуждают: а нужно ли, чтобы дети вообще знали своих мам. Про пап речи не шло — то, что в СССР в самом скором времени семья отомрёт как атавизм — это был вопрос практически решённый.

Со студентами этот номер отлично проходил. Он были не прочь жить в коммуне и вообще, становиться материалом для великого социального эксперимента. А вот когда подобные дома-коммуны попытались построить для взрослых семейных людей – ничего не вышло. Советские люди отказывались перестраиваться на новый лад. Отказывались питаться в общественных столовых, проводить большую часть дня в общественном блоке, принимать солнечные ванны в общественных соляриях, устраивавшихся на крышах (возможно, из-за вечной слякоти, дождя и снега — климат в Москве тоже оказался неподатлив смелому коммунистическому эксперименту, так же как и человеческая психология). Эти несознательные люди всеми правдами и неправдами натаскали в свои жилые ячейки каких-то примусов, фикусов и прочей мелко-буржуазной ерунды. И пошло-поехало…

Так вот создатели Дома Наркомфина, предназначенного для работников народного коммисариата финансов — архитектор Гинзбург и его заказчик нарком финансов Николай Милютин – были людьми хоть и тоже очень творческими и дерзновенными, но всё-таки мудрыми. Они сделали шажок назад. И дом Наркомфина — всё-таки не дом-коммуна, а так называемый дом переходного типа.

Возвращаясь к дому Наркомфина

Даже самые маленькие жилые ячейки дома Наркомфина — отнюдь не спальная кабина, в них 34, а не 6 метров. С другой стороны, принцип, что планировка жилья должна диктовать образ жизни и выковывать нового советского человека, остался. Вернёмся к планировке и окнам. Окна всех спальных альковов расположены по одной стене и выходят на восток. Если спальня маленькая, а окна выходят на восток, и кровать невозможно поставить так, чтобы свет на неё не попадал - долго ли вы поспите? Тем более, что шторы в столь модном авангардном доме были исключены. Ну так и нечего залеживаться советскому человеку! Надо промышленность поднимать. В случае наркомата финансов — деньги распределять. И низкий потолок в спальных альковах тут кстати. Поспал – и не засиживайся в алькове, иди в жилую зону. А в жилой зоне – огромное окно, практически сплошное остекление, выходит на запад. Вечером после работы придёшь – здесь светло, можно каким-нибудь полезным занятиям предаться. Читать, самообразовываться. Ну а чтобы женщины тоже самообразовывались, а не торчали у плиты — так нужно сделать кухню, на которой максимум что возможно проделать — это что-то разогреть. В доме была общественная столовая — в торце верхнего коридора. А нижнем коридоре располагалось кафе. «Многие ели в кафе, а многие приходили в столовую с судками и приносили домой горячий обед, — вспоминает Екатерина Милютина. — Так что, если ты ужинал в гостях у соседей, еда была такая же точно, как дома».

Макет дома Наркомфина, восточный фасад: Слева общественный блок — отдельный корпус с огромным витражным окном, соединенный с жилым крытой галереей на уровне второго этажа.

Как и в домах-коммунах, в доме Наркомфина планировалось разместить в общественном корпусе общественную столовую и помещения для разного рода совместного досуга. Правда, в итоге там разместился детский сад, для которого так и не построили, хотя и планировали, отдельный корпус.

Пандус (эстакада) и витражное окно общественного корпуса дома Наркомфина

Из воспоминаний Екатерины Милютиной: «К жилому корпусу примыкал детский сад. Мы ходили туда по переходу на втором этаже, не выходя из дома на улицу. В центре детского сада была большая комната – зал, где стены были высотой в четыре этажа – до крыши, одна стена (северная) была стеклянная, другая (восточная) украшена фреской, а по западной шла извилистая эстакада с перилами, откуда был вход в небольшие помещения. Там дети ели, спали, а гуляли на плоской крыше, с которой были видны окрестные дворы и небо. Она была огорожена сеткой, чтоб мы не упали. В плохую погоду все дети находились в большом зале на первом этаже, разглядывая огромную фреску, играли, пели, слушали музыку, смотрели спектакли». Не поражает? А если учесть, что прежде никаких детских садов вообще не существовало, и это всё придумывалось на ходу?

Вообще, для удобства человека, только-только выбравшегося из барака, было предусмотрено очень много. Например, та же прачечная – правда, не совсем во дворе, а у Садового кольца, идти до неё — минуты 3-4. А в остальном из дома можно было вообще не выходить. Даже воздухом подышать и прогуляться можно было, не покидая дома. На уровне нижнего коридора открытая терраса предназначена именно для прогулок (правда, очень трудно было заставить жильцов перестать хранить там всякий хлам. Идея архитекторов авангарда – оставлять как можно меньше места для хранения, чтобы новый советский человек не был рабом вещей – в очередной раз наталкивалась на мещанскую психологию). Вторым местом для прогулок была крыша. Плоская эксплуатируемая крыша — важнейший элемент архитектуры авангарда.

Кстати, вот как выглядит дом в Марселе, который уже сильно после Второй мировой войны, в 50-х построил Ле Корбюзье, опробовав, наконец, идею своих ячеек. Дом носит романтическое название Жилая единица, но, как мы уже знаем, это нормально для авангарда.

Марсель, Жилая единица Ле Корбюзье

А так выглядит планировка в этом доме. Скомпоновано у Ле Корбюзье иначе, менее экономно, чем у Гинзбурга. В результате дом значительно шире. Общий коридор посередине. И в нём тоже предусмотрено общественное пространство — на французский манер, магазины. Согласитесь, авангарду больше идёт советский вариант с его социальной осмысленностью и дерзновенной попыткой коренной перестройки жизни.

Планировка жилых ячеек у Ле Корбюзье

Из чего построен дом Наркомфина

Так почему же дом Наркомфина в таком плачевном состоянии? Зам. мэра Марат Хуснулин утверждает, что это потому, что стройматериал авангарда — солома, камыш да мусор. Это, конечно, неправда. Вернее — полуправда.

Бетон в конце 20-х годов в СССР – существенно дороже кирпича. Ведь бетонных заводов в стране ещё мало. Но в моде — именно бетон, потому что он, в отличие от кирпича, позволяет архитекторам экспериментировать. Пяти принципов конструктивизма, сформулированных Ле Корбюзье (по крайней мере — четырёх из них), без бетона не осуществить:

1) каркасная структура, при которой фасад не несет функций несущих стен и может оформляться как угодно;

(В здании Центросоюза, построенном Ле Корбюзье, так же как и в доме Наркомфина, каркас — это столбы, на которых стоит дом и к которым крепятся перекрытия этажей. Внешние стены с конструктивной точки зрения значения не имеют, это лишь обшивка).

Здание Центросоюза, архитектор Ле Корбюзье

2) свободная планировка;

(Если нет несущих стен — то что мешает внутри ставить перегородки как угодно?)

3) сплошное горизонтальное ленточное остекление;

(Если стена несущая, как она может состоять из сплошного стекла? Но если внешняя стена — лишь обшивка — то почему бы и нет).

4) дом должен быть приподнят над землей на опорах-столбах (которые, собственно, и являются каркасом).

Тем беднягам-архитекторам, которым не удавалось выбить для себя модный железо-бетон, оставалось только комуфлировать под него свой «сиротский» кирпич.

Архитектор Владимир Владимиров, строя свой ДК завода «Компрессор», комуфлировал кирпич под модный бетон

Иллюзия железобетона создавалась не только обильным слоем штукатурки, но и сплошным остеклением — правда, вертикальным и вынесенным наружу, за пределы несущей стены.

Ну а у наркомата финансов денег было побольше. Правда, и им приходилось экономить. Именно поэтому дом следовало сделать как можно более узким. Да и бетонные блоки использовались не сплошные, а полые. Что для перекрытий даже хорошо – внутри отлично ложатся коммуникации. Но вот для стен – плохо, потому что нужна теплоизоляция. Полости заполнили камышитом и соломитом – это такие спрессованные блоки из камыша и соломы, залитые гипсом. Именно этот утеплитель, надо понимать, имел в виду Хуснулин… В итоге дом получился очень тёплым. Правда, со звукоизоляцией – беда. Но мы помним, что архитекторы авангарда и не хотели людей особенно друг от друга изолировать, а, напротив, мечтали об обобществлении быта. Беда в том, что камыш и солома слишком сильно впитывают воду, а вода разрушает бетон. Кое-что Гинзбург в этом смысле предусмотрел: под окнами сделаны узкие «балкончики», куда сажали траву — её корни высасывали влагу из стен. И всё-таки бетонный дом требует постоянного ухода: его требуется время от времени штукатурить и красить.

В голодные 20-е далеко не весь грандиозный замысел дома Наркомфина удалось воплотить. К примеру, специально для дома планировалось изготовить типовую мебель – сам великий авангардный архитектор Эль Лисицкий разрабатывал проект. Это были такие многофункциональные элементы – как сейчас выпускает ИКЕА. Денег на это не хватило.

Но все эти недоработки — мелочи по сравнению с грандиозным событием: в доме Наркомфина удалось воплотить все пять, казалось бы, чисто теоретических принципов Ле Корбюзье!

Каркас (чёрные столбы, которые проходят черед открытую галерею и общие коридоры) - есть. Сплошное ленточное остекление — есть, свободная планировка — есть, плоская эксплуатируемая крыша (пятый принцип Ле Корбюзье) есть. И дом Наркомфина поднят на столбах в воздух. Идея о том, что человеческое жильё должно парить, а не быть прибитым к земле — реализована!

Под домом Наркомфина. Для архитектурного променада — очень удобно

Жильцы дома Наркомфина

Два верхних балкона, объединенных тонкими столбами, принадлежали художнику Дейнеке

Столь модный дом просто не мог оставался чисто ведомственным. Жилых ячеек в нём и так-то не слишком много: 8 семейных и 32 для одиночек и ещё пара сдвоенных трёхуровневых ячеек в торце… На всех работников наркомата финансов РСФРС явно не хватило бы. А тут ещё всеми правдами и неправдами жилые ячейки занимала новая советская номенклатура. Нарком юстиции СССР Крыленко, нарком юстиции РСФСР Антонов-Овсеенко, председатель Правления Госбанка Соколов, председатель Госплана Карп, нарком земледелия Лисицын, председатель совнаркома Сулимов, бывший нарком здравоохранения Семашко, художник с женой, солистка Большого театра Инсарова, главный хирург Советской армии Вишневский, актриса Бган и т.д. и т.п. Ну и, конечно, сами создатели: архитектор Моисей Гинзбург и нарком финансов Николай Милютин. Из воспоминаний дочери Милютина: «Дом был нашим миром – всей компанией перемещались мы из одной квартиры в другую. … Мы часто заходили к Вишневским. Жена знаменитого хирурга учила нас играть в скрэббл и читала нам английские детские книги. Но самое сильное впечатление произвело на нас общение с семьей Дейнеки. Его жена Сима показывала нам его картины, но нас потрясли не картины, а машина, в которой она ездила. Машина была низкая, с открывающимся верхом и кучей кнопок и рычагов. Обычно её держали в гараже, но если Симе надо было что-то взять в квартире или отнести туда, она выскакивала из автомобиля и, не снимая шлема и огромных очков, забегала в дом. Мы тут уж облепляли машину, разглядывали её, щупали все рычаги и кнопки и гудели в клаксон, чувствуя себя абсолютными американцами».

Жена Александра Дейнеки Сима у дома Наркомфина

Квартира самих Милютиных — наверное, самое интересное, что есть в доме. Это был первый в СССР пентхаус. Изначально ничего подобного на крыше не планировалось - только солярий и шахта для вентиляционного оборудования. Но когда выяснилось, что средства на строительство исчерпаны, и не на что закупать импортное вентиляционное оборудование, будка оказалась не нужна. И Милютин решил использовать её, поделив между небольшим общежитием и собственной квартирой. И то и другое он спроектировал и оплатил сам. При этом, если бы Милютин, будучи семейным человеком, просто взял бы себе одну из «семейных» ячеек типа К, в метраже бы он существенно выиграл. Там, как мы помним, 78 метров. А весь пентхаус Милютина - 50 метров.

Пентхаус Николая Милютина на крыше дома Наркомфина

Второй уровень представлял из себя антресоль в форме буквы «Г» в виде узкой галереи над гостиной и широкого жилого «крыла» над кухней. С галереи красиво свешивались декоративные растения.

Там была особая цветовая гамма. Из книги Екатерины Милютиной «Человек ренессанса»: «Отец проводил часы и часы, пока добился гаммы, которая его устраивала. В столовой и на галерее был ультрамариновый потолок с сиреневатым оттенком. На закате в хорошую погоду потолок сливался с небом. Серо-голубые и серо-зеленые стены, почти незаметные для глаза, раздвигали пространство. Этот колёр был таким сложным и богатым, что повторить его никто не смог. После войны нам удалось сделать ремонт только потому, что чудом уцелели смешанные отцом краски, высушенные, растёртые в пудру и спрятанные под ванной. Пространство в квартире “переливалось” с этажа на этаж, сохраняя симметричную окраску стен. Южные и северные стены были серовато-голубоватыми, восточные и западные - серовато-зеленоватыми. Исключение составляли серовато-зеленоватый пояс (отделяющий галерею от столовой) и находящиеся на втором этаже две спальни. Спальни были покрашены в шахматном порядке: в одной потолок голубой, стены сероватые; в другой потолок сероватый, а стены голубые. Пропорции комнат были таковы и окна были сделаны так, что где бы вы ни находились, вы всегда видели небо».

Верхний уровень пентхауса Милютина

Милютин сам спроектировал и мебель. Например, вертящийся стул (по тем временам — невиданное новшество), или дубовый буфет в виде подвешенной стенки. В нём было окно, так что с кухни сквозь буфет подавалась еда. «Будучи в юности столяром, он [Милютин] на всю жизнь сохранил любовь к работе с деревом, пишет Екатерина Милютина. — Сделал мебель в спальню Дины Матвеевны (своей жены — прим. СДГ) , книжные полки на галерею, пятиместную парусную яхту. … Изобретатель, имеющий ряд патентов (например он придумал систему крепления театрального занавеса, создал вентиляционный прибор, примененный в доме Наркомфина, изобрёл прибор для усиления шедового освещения и запатентовал двустороннюю дверную ручку, удешевившую массовое строительство»…

Буфет с окном, спроектированный Милютиным

Николай Александрович и впрямь был человеком Ренессанса. Чего только не было в его богатой биографии! Грех о ней немного не рассказать. Сын владельца рыбных лавок, он мальчиком сбежал на корабль и в качестве юнги обошёл вокруг света. Научился столярничать. Потом поступил в Вольный Политехникум на Архитектурный факультет. Там же возглавил большевистскую группу социал-демократического кружка. В 1909 году, оставив архитектуру, о чём потом страшно жалел, поступил в художественную школу Штиглица по специальности «скульптор, декоратор, живописец». Писал замечательные пейзажи. Дальше пошёл ещё поучиться — на Общеобразовательные курсы Черняева, после чего стал секретарем правления Больничной кассы при Путиловском заводе. Готовил октябрьское восстание в Петрограде и лично командовал красногвардейцами, штурмующими Зимний дворец из-под штабной арки (его воспоминания об этом событии ). Потом стал министром финансов (даром что за плечами был только опыт управления больничной кассой). И толковым министром! С успехом провёл кассовую и бюджетную реформу… И всё же великой любовью жизни Николая Александровича стала архитектура. Он сделался главным идеологом советской архитектуры, и его книга «Соцгород» — памятник истории городского планирования (например, «Линейный город» Ле Корбюзье написан под большим влиянием теории линейного города Милютина). Эту книгу до сих пор цитируют в учебниках по градостроительству.

Вид с верхней галереи на жилую зону в квартире Милютина

Идеи Николая Александровича были совершенно в духе архитектурного авангарда: «Мы должны будем разрешить задачу нового расселения человечества, уничтожив ту бессмысленную для нас централизацию промышленного производства, которая родит современные города. Вместе с уничтожением централизации (сосредоточения) производства отпадет и централизация жилья (города). … Город и деревня протянут руки друг другу. … Планировка новых населенных пунктов и перепланировка существующих сведётся к установлению основных полос – зон будущего поселка. … Эти зоны должны располагаться в следующем порядке:

1) территория железнодорожных путей (полоса отчуждения);

2) зона производственных и коммунальных предприятий, складов, станционных сооружений, а также связанных с ними научных и технических учебных заведений;

3) зелёная полоса (защитная зона) с шоссейной магистралью;

4) жилая зона, где в свою очередь будут расположены:

а) полоса учреждений общественного пользования (столовые, диспансеры, помещения горсельсовета и т.п.)

б) полоса жилых зданий;

в) детская полоса (т.е. ясли, детские сады, интернаты)

5) парковая зона с учреждениями для отдыха, площадками для физкультуры, водными бассейнами и т.п.

6) зона садовых и молочно-огородных совхозов (поля орошения, фермы и тому подобные сельскохозяйственные предприятия).

Метеорологи должны дать ответ где и как строить, … чтобы создать человеку здоровую, солнечную жизнь. Допустим, мы выбрали более или менее благоприятное место и собираемся строить город. Но вот вопрос, когда мы его построим, не изменится ли там кое-что? Например, создание озера 30-40 км не изменит ли климат района или строительство магнитогорского комбината не повлияет ли на инсоляцию и влажность воздуха (туманы) и даже на направление ветра и температурные условия. Если наука может дать ответы на эти вопросы, то их надо знать. …

Если зеленые зоны связаны, если они смыкаются, они взаимно сосут воздух и ионизируют его. Если этого нет, их роль падает, 9/10 значения этой зоны пропадает. Это вовсе не значит, что надо организовывать специальную систему парков, но квартальная зелень должна идти сплошным потоком и это надо подчеркнуть в плане. Благодаря смене температуры на камнях и зелени получается известный поток воздуха и таким образом происходит проветривание кварталов, что дает исключительно полезные результаты. …

Новый быт должен родиться как естественное следствие новой организации труда и жилища, как следствие хорошей организации учреждений для обобществленного обслуживания бытовых нужд населения».

Галерея на верхнем уровне пентхауса Милютина в доме Наркомфина

Эту замечательную книгу постигла печальная участь. Дело в том, что Николай Александрович вечно заступался за каких-то гонимых. А гонимых с первых лет советской власти было немало… Именно из-за этого, понимая, что добром всё это заступничество не кончится, от Милютина ушла первая жена. Но он-то, штурмовавший Зимний, чувствовал себя в своём праве и отказывался понимать, что времена изменились. Вот и свой «Соцгород» Николай Александрович посвятил другу, над которым нависли тучи — члену ЦК и Политбюро Смирнову, который выступил против политики раскулачивания, да ещё и имел неосторожность сказать: «И как это в такой большой стране не найдется человек, который мог бы убрать Сталина?» В 1933 году Смирнова вывели из ЦК и отстранили от дел (вскоре его арестуют, а потом и расстреляют). А книга с посвящением ему — «Соцгород» — только-только увидела свет. И вот её уже изымают из библиотек и магазинов. Хорошо ещё, что кто-то успел вывезти книгу из СССР — так что хотя бы в виде библиографической редкости “Соцгород” сохранился.

Самого Милютина с каких-то должностей снимают, в каких-то понижают. Вот-вот ему могут арестовать. «Несколько лет Николай Александрович спит с пистолетом под подушкой, заявив “живым я не дамся”, — вспоминает Екатерина Милютина. — Из нашей квартиры три выхода на крышу. На даче он жил в палатке с подкопом на улицу, роль собаки играла выращенная им и бесконечно преданная волчица Мара, которая никого незамеченным не подпустит. За один год Милютин постарел вдвое».

При этом он, раз уж свободного времени теперь навалом, исполняет давнюю мечту — заканчивает экстерном Московский Архитектурный Институт. При этом работает на строительстве Дворца Советов в качестве зам. Главного архитектора и начальника проектной мастерской. А когда начинается война, пытается придумать себе новое направление деятельности: реабилитацию тяжёлых инвалидов. Их требуется переучить на те специальности, которые им по силам. Трудоустроить. Создать для них колонии. Этим же самым Милютин, впрочем, занимался в Гражданскую — и тогда Ленин его инициативу поддержал. Теперь же письмо Милютина советскому правительству остаётся без ответа. Он, впрочем, вскоре заболевает и почти сразу умирает. В неполных 53 года. Его вторая жена Дина Матвеевна вспоминает похороны: «Это было холодным осенним днем 1942 года в наиболее трудную пору войны. Многие москвичи ещё были в эвакуации, и трудно было ожидать, что на похороны соберётся много народу. Неожиданно на Новодевичьем кладбище появилась большая группа людей с цветами и венками. Это были представители кооперации инвалидов». В общем, интересный человек был заказчик дома Наркомфина Николай Милютин…

Николай Александрович Милютин

Что же касается судьбы дома, то после войны он стал приходить в упадок. Из воспоминаний Екатерины Милютиной: «Из-за жилищного кризиса, наступившего после войны, застроили первый этаж, даже вырыли подвалы, что противоречило самой идее светлого, гигиеничного, проветриваемого и освещаемого с двух сторон жилья. Квартиры для одиночек заселили семьями, семейные сделали коммунальными. Обслуживающая жильцов дома столовая прекратила своё существование. Вместо неё на пятом (??? — прим. СДГ) этаже сделали коммунальную кухню с рядами плит и корыт. Детский сад закрыли, коммунальный корпус превратили в типографию. Прачечная сохранилась, но она постепенно перестала обслуживать жильцов. В конце концов дом передали в ЖЭК, покрасили немыслимой жёлтой краской и перестали ремонтировать».

Вот поэтому-то дом и выглядит плохо. Не потому, что материалы плохие — а потому, что не ремонтировали… Теперь вся надежда на реставрацию. Внешние стены вряд ли удастся сохранить, но мы же помним, что это только обшивка. Каркас в неплохом состоянии. Ячейки внутри тоже вполне можно привести в порядок. За дело взялись энтузиасты, в частности — внук Моисея Гинзбурга, архитектор Алексей Владимирович Гинзбург. Макеты на фото иллюстрируют его проект реставрации. Что ж, подождём! Может быть, именно этот шедевр эпохи конструктивизма и будет спасён, в отличие от многих других…

Ирина Стрельникова #СовсемДругойГород экскурсии по Москве

С крыши дома Наркомфина открывается вид на архитектуру следующего поколения — сталинское ар-деко (некоторые и высотки трактуют как сталинский ампир, но всё же это скорее запоздалое ар-деко)

P.S. Эпоха авангарда в архитектуре закончилась резко и в одночасье — в 1934 году. Впрочем, как и в кино, и в музыке, и в литературе. Для каждого вида искусства был свой «гвоздь в гроб авангарда» (допустим, для кино это — фильм «Чапаев»). Для советской архитектуры таким гвоздём стал дом архитектора Жолтовского на Моховой. Этот дом, очень похожий на лоджию Дель Капитанио архитектора XVI века Андреа Палладио, был, конечно, откатом назад в истории архитектуры. Но куда больше отвечал вкусам Сталина и новым амбициям советской империи. И с тех пор стало можно строить только так: с колоннами, капителями, арками, классическим или ампирным декором… Как переходный вариант — ар-деко. Авангард был убит на взлёте. Но все же поразительно много было построено за столь короткое время. И поразительно новаторского. Собственно, мы теперь живём по наработкам авангарда, хотя и не всегда осознаём это.

Дом на Моховой — «гвоздь в гроб авангарда» Лоджиа Дель Капитанио
Современное состояние дома Наркомфина
Лестница по-прежнему прекрасна
Так выглядит галерея для прогулок жильцов дома, выход на которую — из нижнего коридора
Макет жилых ячеек

P.P.S. А здесь неплохой документальный фильм про дом Наркомфина — на видео можно хорошо посмотреть, как все устроено.

Модерновые доходные дома, сталинские высотки, дома-коммуны и многоэтажки 1970-х годов - не просто жилые здания, а настоящие городские символы.
В рубрике « » The Village рассказывает о самых известных и необычных домах двух столиц и их обитателях. В новом выпуске мы узнали, как устроена жизнь в, пожалуй, главном российском памятнике конструктивизма – доме Наркомфина.

Дом Наркомфина - одна из главных московских построек в духе конструктивизма, которая, согласно замыслу своих создателей, должна была помочь перестроить быт советского человека на образцовый коммунистический лад. Архитекторы Моисей Гинзбург и Игнатий Милинис хотели, чтобы Наркомфин стал не домом-коммуной в традиционном понимании, а постройкой так называемого переходного типа.

Экспериментальное жилье предназначалось для чиновников Народного комиссариата финансов РСФСР и их близких. Заказчиком постройки выступил министр финансов Николай Милютин - большой любитель авангарда и необычной архитектуры. Здесь же находился его легендарный пентхаус, планировку которого он спроектировал самостоятельно. Именно из-за обилия чиновников дом Наркомфина во многом повторил судьбу Дома на набережной.
В период сталинских репрессий нескольких чиновников, проживающих там, расстреляли.

Дом народного комиссариата финансов РСФСР

Адрес: Новинский бульвар, дом 25, корпус 1

Архитекторы: Моисей Гинзбург, Игнатий Милинис

Постройка: 1930 год

Высота: 6 этажей

Дом Наркомфина состоял из трех частей: жилого корпуса, коммунального блока (со столовой, библиотекой, спортзалом) и служебного двора с прачечной и гаражом. Раньше в здании было пять этажей, дом стоял на колоннах, но через несколько лет их обнесли стенами, создав таким образом дополнительный этаж.

Три верхних этажа заполнили двухэтажными квартирами-ячейками типа «F» площадью 37 квадратных метров, рассчитанными на проживание одного или двух человек. На их первом этаже располагалась гостиная, а на втором - спальня и санузел.

В обоих концах дома разместили ячейки типа «2F» (сдвоенный вариант квартир «F»). Помимо этого, в доме есть восемь квартир площадью 90 квадратных метров, которые задумывались как ячейки типа «К» - с коридором, кухонным уголком и гостиной на первом этаже, а также двумя спальнями и санузлом - на втором. Кроме того, под крышей оборудовали несколько комнат без индивидуальной ванной и туалета - в лучших традициях общежитий. А на крыше поставили шезлонги, чтобы жители могли принимать солнечные ванны.

Все квартиры в доме Наркомфина двухэтажные, а их окна выходят как на запад, так и на восток. В результате все спальни в нем обращены к восходу, а гостиные - в противоположную сторону, к закату.

В доме Наркомфина также сохранились широкие коридоры. Предполагалось, что в них жители смогут общаться друг с другом. Бытовой блок, или коммунальный корпус, выглядит как замкнутый четырехэтажный квадрат, связанный с жилыми помещениями наземным мостом-переходом на уровне второго этажа.

В первые годы существования дома Наркомфина в нем располагались столовая, библиотека и прачечная. Но после заезда жильцов довольно быстро выяснилось, что советская номенклатурная элита не готова жить по утопическим заветам Гинзбурга. Зону для прогулок закрыли стенами, а бытовой блок перестал работать уже в середине 1930-х годов. Жители стремились готовить и есть у себя в ячейках, и даже если пользовались столовой, то предпочитали уносить продукты с собой. А идущую вдоль нижнего этажа галерею довольно быстро оборудовали под кладовки. В итоге прогрессивный коммунальный блок сначала переделали под типографию, а впоследствии приспособили под конструкторское бюро.

Павел Гнилорыбов, историк, москвовед,
руководитель проекта «Моспешком»

В базе «Расстрелы в Москве» есть сразу 19 записей о владельцах квартир в доме Наркомфина, которые погибли в годы сталинского террора. И это притом что в базу попадают только расстрелянные, а угнанные в ГУЛАГ - нет.

Этот памятник конструктивизма заселялся практически в одно время с Домом на набережной, а там насчитывается около 300 расстрелянных на 505 квартир! Иногда людей брали просто пачками. Советская архитектура всегда двулична: радуя с парадного фасада рассуждениями о новом быте и привольной жизни, она показывает свою печальную сторону, когда понимаешь, что половина квартирантов лежит на Донском кладбище, а половина - на расстрельном полигоне в Коммунарке. Случай, отмечу, исключительный, потому что жилье давали представителям партийной или производственной верхушки. В соседних «мирных» домах удельная «плотность» репрессий меньше.

Ситуация с домом заметно усугубилась после сталинских репрессий 1937–1939 годов и начала жилищного кризиса. Большие трехкомнатные квартиры превратили в коммуналки, фасад здания покрасили желтой краской взамен авангардного бело-красного цвета. С тех пор дом Наркомфина передали в ЖЭК и он прекратил функционировать как экспериментальная постройка, в связи с чем постепенно потерял свой изначальный внешний облик.

До 2016 года дом Наркомфина несколько раз планировали реконструировать - международные эксперты давно признали, что памятник конструктивизма находится в критическом состоянии. Но из-за проблем с собственниками ни один из этих проектов так и не был реализован. На данный момент реконструкцию все-таки удалось согласовать, так что работы, согласно плану, начнутся весной 2017 года. Проектом реставрации руководит Алексей Гинзбург, внук архитектора Моисея Гинзбурга.

Алексей Гинзбург , профессор Международной академии архитектуры

Мой отец пытался реставрировать этот дом еще в 80-х годах, а я, будучи в то время студентом архитектурного института, помогал ему. Так что реставрация дома Наркомфина стала для меня долгом памяти не только по отношению к деду, но и по отношению к отцу.

Реставрация дома Наркомфина - это практически научный проект. Его цель - в точности восстановить первоначальный облик здания.

В послевоенный период дом закрасили и сильно изменили, так что мы ведем археологическую работу - параллельно с проектированием делаем зондажи и исследуем подлинные слои краски. Нам уже удалось найти изначальный цвет дома - теплый молочный оттенок, - и мы постараемся максимально приблизиться к нему во время реставрации.

Одна из задач, которую я ставил перед собой, - полностью восстановить изначальные цвета интерьера ячеек. Гинзбургом было задумано несколько цветовых схем совместно с профессором школы Баухаус Хиннерком Шепером, и в разных ячейках использовались разные цвета. Мне хотелось сделать цветовую реставрацию в каждой квартире, а также восстановить изначальную схему инженерного оборудования - чтобы будущие жители дома не могли что-то поменять, а лишь поставить свою мебель. Больше всего я боюсь чудовищных ремонтов, которые делали здесь в последние пять–шесть лет, - все переделывали самым варварским образом.

Изначально дом Наркомфина стоял на колоннах, объединяя таким образом пространства впереди и позади здания. Так что мы будем опускать уровень земли до исторического и убирать стены на первом этаже, чтобы восстановить облик строения образца 1930 года. Помимо этого, разберем уродливую надстройку над коммунальным корпусом, чтобы восстановить террасу на крыше, которая там была изначально.

Сперва казалось, что отреставрировать дом - довольно простая задача, но постепенно стали возникать сложности. Во-первых, это не коммерческая история, так что найти инвесторов было нелегко. Также долгое время у дома было несколько собственников, и только летом 2016 года он практически полностью перешел в одни руки, что упростило процесс согласования. Ну и самое главное - это отношение властей к эпохе авангарда. Предыдущий московский градоначальник Юрий Лужков считал себя его идейным противником. Он не уставал повторять, что это вредная и ошибочная архитектура. Многие инвесторы, которые были готовы вкладываться в реставрацию, уходили, потому что знали, как к проекту относятся городские власти.

Однако за последние лет шесть ситуация стала другой. Я вижу, как изменилось отношение москвичей к авангарду эпохи 20-х годов прошлого века. Конструктивистской архитектурой интересуется все больше людей. Я 20 лет привожу в дом Наркомфина архитекторов и студентов - в основном иностранцев, которые просят показать дом. Но в последнее время появилось много энтузиастов, которые сами устраивают экскурсии. Это настоящий перелом! Эпоха авангарда, на мой взгляд, - главный вклад России в мировую художественную культуру, когда мы не следовали за модой, а задавали ее.

Сложно определить точные сроки реставрации - может быть, она займет полтора года, а может быть, и все три, ведь перед нами стоят сложные технические задачи. Дом, вероятно, будем реставрировать двумя частями, чтобы какое-то количество жителей могло здесь остаться. Но вообще реставрация начнется с коммунального корпуса, который стоит пустой и никому не мешает.

Самое главное - это отношение властей к эпохе авангарда. Предыдущий московский градоначальник Юрий Лужков считал себя его идейным противником. Он не уставал повторять, что это вредная и ошибочная архитектура

О лектории и цветовых схемах Гинзбурга

Совсем недавно мы сняли одну из ячеек в доме Наркомфина, чтобы оборудовать здесь лекторий проекта «Москва глазами инженера». Аренда ячейки обходится в 50 тысяч рублей в месяц. Пространство находилось в достаточно плачевном состоянии, но все-таки нам удалось сделать ремонт в духе цветовых схем Моисея Гинзбурга.

Это одна из интересных фишек, которую придумали Гинзбург и его товарищи, - исследование влияния цвета на восприятие человеком жилого пространства.

В проекте также участвовала немецкая школа Баухаус, совместно с которой русские авангардисты выяснили, что холодные цвета визуально расширяют пространство, а теплые, наоборот, сужают. В итоге дом Наркомфина оформили в смешанной цветовой схеме.

В ячейках типа «F», к которой принадлежит и наш лекторий, достаточно маленькая спальня с низким потолком и одновременно просторное помещение гостиной с трехметровыми потолками. Так что спальню мы покрасили в холодные цвета, а гостиную - в теплые.

Также авангардисты считали, что потолок должен быть более насыщенного оттенка, чем стены. Соответственно, мы попытались воссоздать эти цветовые решения, но, наверное, получилось не так уж аутентично. Мы предполагаем, что Гинзбург имел в виду более пастельные тона. Однако из-за того, что Наркомфин начнут реконструировать уже через полгода, решили особо не заморачиваться. Но связь с эпохой в оформлении все же очевидна, так как в 20-е годы только-только отгремел супрематизм со своими яркими цветовыми пятнами.

О грядущей реконструкции

Мы общаемся с Алексеем Гинзбургом, внуком Моисея Гинзбурга, который руководит проектом реконструкции дома Наркомфина. Он рассказал, что в здании будут делать зондаж, чтобы, во-первых, добраться до коммуникационных систем, а во-вторых, чтобы узнать, в какие цвета были покрашены стены изначально.

С реконструкцией дома Наркомфина случилась действительно странная история. Ведь в интервью изданию «Афиша-Город» пару лет назад бывший владелец здания Александр Сенаторов говорил, что будет делать с ним все, что захочет, и не собирается ничего согласовывать с Мосгорнаследием. К счастью, дом перешел к другим людям, так что теперь можно приступить к реставрации. Проекты по реконструкции были и до того - просто лежали на всякий случай, но сейчас появилась возможность серьезно вкладывать в это деньги. Кстати, реставрировать здание начнут весной, заявленный срок на переделку дома - три года.

С одной стороны, хочется, чтобы эти работы начались и прошли быстрее. Но с другой, конечно, жалко - ведь мы не только останемся без помещения для лектория, но и не сможем водить экскурсии. Кстати, они сейчас очень популярны, мы водим по пять-шесть экскурсий в неделю. По окончании работ мы планируем арендовать ячейку на долгий срок и оборудовать в ней что-то вроде музея или культурного центра.

Ячейка типа «F»

37 квадратных метров

Высота потолков в спальне

2,3 метра

Высота потолков в гостиной

3,6 метра

О тусовке

Социальная начинка Наркомфина сильно поменялась за какие-то полтора года. Еще совсем недавно это была очень креативная тусовка, но впоследствии сработала стандартная динамика джентрификации лофтового пространства. Сначала заселяются художники и хрен пойми кто, потом возникает более-менее институционализированное арт-пространство. Вследствие этого арендные ставки растут, начинается текучка, и в итоге все захватывают офисы, делая место достаточно скучным. Из последних творческих гигантов здесь все еще сидит плакатист и дизайнер, который делал майки для сотрудников «Чайхоны». Также осталась мастерская художника Антона Тотибадзе.

Процесс реновации дома запустился года два-три назад. Сильный толчок к изменениям дал запуск уроков йоги на крыше - до этого дом считался закрытым. Потом на четвертом таже работало кафе с очень вкусным фалафелем, но оно, к сожалению, закрылось. Также в Наркомфине располагалась редакция журнала Colta, до сих пор здесь сидят сотрудники сайта N+1.

Об истории дома

Дом Наркомфина - настоящая архитектурная головоломка, здание переходного типа, нечто среднее между обычным многоквартирным домом и домом-коммуной. Во всех местных ячейках был предусмотрен индивидуальный кухонный элемент со встроенной плитой и раковиной. И в то же время в бытовом блоке - общий гараж, прачечная и сушилка для вещей.

К сожалению, большинство домов авангардного направления во время плановых ремонтов в 70-е годы ХХ века закрасили безликой охрой. До этого у Наркомфина было интересное цветовое решение с внешней стороны - белые колонны и черные оконные рамы, из-за чего создавалось впечатление, будто дом повис в воздухе.

Есть еще одна важная идея, которую Гинзбургу удалось реализовать: он поставил дом на ножки, чтобы не разрывать единое пространство сада, принадлежащее усадьбе Шаляпина, на территории которой он находился. Гинзбург хотел, чтобы дом не доминировал над окружающей средой, а органично в него встраивался. Архитектор заботился обо всем - о цвете, фактуре, даже сам проектировал ручки для окон. В коридоре, который воспринимался как общественное пространство, Гинзбург хотел поставить столики, чтобы соседи могли общаться, - такой шаг в сторону коммунального быта.

На архитекторов русского авангарда сильно повлиял Ле Корбюзье со своими принципами новой архитектуры, которые все были реализованы здесь. С другой стороны, наши архитекторы оказывали ответное влияние на Ле Корбюзье. Когда он приехал сюда в 1929 году, чтобы строить дом Центросоюза, он познакомился с Гинзбургом и, возможно, даже ему позавидовал. Ведь Гинзбургу удалось реализовать все принципы новой архитектуры в одном доме раньше Ле Корбюзье. Наркомфин - огромный социальный эксперимент, о котором Ле Корбюзье мог только мечтать. Такая архитектура относится к интернациональному стилю, потому что скорость передвижения к тому времени стирала региональные различия.

О влиянии на дом Наркомфина министра финансов Николая Милютина

Важно понимать, что Гинзбургу страшно повезло с заказчиком - Николаем Милютиным, тогдашним министром финансов РСФСР. Милютин был архитектором-дилетантом, увлекался архитектурой, урбанистикой, а также написал книгу, в которой предложил интересную идею расселения людей в городах.

Милютин хотел создавать ленточные города, образованные по следующему принципу: сначала идет полоса фабрик, потом - лента санитарной лесной полосы, затем - шоссе, за ней - ровный строй жилых домов, после - линия общественных пространств, и наконец - рекреационные постройки. По его задумке, города должны были вытянуться в огромные линии, которые со временем сольются. Интересная, но утопичная идея, которая известна даже за границей.

Очень здорово сошлось, что такой утопист и фантазер, как Милютин, оказался на крупном государственном посту во времена жизни и работы Моисея Гинзбурга. Если бы министром финансов был другой человек, вместо дома Наркомфина мы могли бы наблюдать очередную скучную сталинку. Милютин, кстати, тоже жил в Наркомфине - в ячейке, которую сам спроектировал. Какое-то время в ней находилась кальянная и мы водили туда экскурсии, но после это место занял офис.

Когда мы водим экскурсии, стараемся концентрироваться на трех героях: Моисее Гинзбурге, министре Николае Милютине и Сергее Прохорове - популяризаторе железобетона. Последний в 20-е годы сумел создать собственную франшизу по производству железобетонных конструкций с 76 филиалами по всему СССР. Он придумал каркасы, которые с точки зрения экономии позволяли сделать дома очень дешевыми, и таким образом опередил свое время на 80 лет.

О других проектах Гинзбурга

Проектов, похожих на дом Наркомфина, в СССР было шесть. Два из них не сохранились до нашего времени - например, от общежития ватной фабрики в Ростокине остался только общественный корпус.

Еще два дома Гинзбурга находятся в Саратове и Екатеринбурге. В Саратове вообще очень интересный случай, потому что местный дом переходного типа все еще жилой. Некоторые семьи там живут поколениями. Конечно, важен пример с домом на Гоголевском бульваре в Москве, но его захватили хипстеры и сделали себе модные ремонты в ячейках, так что ни о какой аутентичности речи идти не может. Гинзбург предвосхитил идею квартиры-студии, о которой до него и не могли подумать. Все хипстеры, которые впервые попадают в Наркомфин, сразу загораются идеей сюда переехать.

Моисей Гинзбург очень много строил на Урале - жилые городки для «Уралвагонзавода», дома в Нижнем Тагиле. В общем, его команда обслуживала великие стройки первых пятилеток. Также стоит вспомнить дом Госстраха на Малой Бронной. Но еще было много проектов, которые так и не воплотили в жизнь. Вспоминается идея постройки Синтетического театра в Екатеринбурге, по размерам сопоставимой только со зданием оперы в Новосибирске. Но проект так и не увидел свет.

Анна, архитектор

О переезде

Мы с мужем преподаем в МАРХИ, а еще я работаю в архитектурном бюро и сотрудничаю с Алексеем Гинзбургом, который занимается проектом реконструкции дома Наркомфина. Он очень классный, любит все современное и новое, так что мы хорошо ладим.

Мы вращаемся в большой тусовке архитекторов, которые любят необычные места для жилья - например, дома на Рождественском бульваре или на Новом Арбате. Наши друзья еще лет пять назад пытались попасть в дом Наркомфина, тогда это было достаточно сложно. Но однажды наша подружка все-таки взяла здание штурмом, и за ней потянулись все остальные. В итоге четыре года назад наши друзья занимали несколько ячеек в этом доме, а мы постоянно у них тусовались.

Но пару лет назад всем подняли арендную плату, и многие наши знакомые съехали. И когда освободились почти все ячейки, мы выяснили, что можем заехать за адекватные деньги. Аренда тут колеблется в районе 50–65 тысяч в месяц.

Сначала мы присматривались к нижним ячейкам, которые попросторнее, но в верхних оказался более симпатичный вид из окна, да и состояние помещения для дальнейшего ремонта более адекватное. Когда два с половиной года назад мы заезжали в ячейку, здесь были только ровные стены. Хорошо еще, что крыша не протекала. Наша ячейка - единственная на этаже, у которой перед окном не растут высокие деревья, поэтому хорошо просматривается Садовое кольцо и все окружающие дома.

Здесь, конечно, полный треш со всеми коммуникациями - нет нормальной вентиляции, непонятно, куда течет вода. Как-то в доме прорвало кран и пришлось очень долго искать квартиру, в которой это произошло. Система труб устроена очень запутанно, да и результаты самодеятельности предыдущих жильцов негативно влияют на ситуацию. Еще говорят, что здесь звукоизоляция плохая, но у нас нет соседей сбоку, поэтому сказать наверняка сложно. Иногда просыпаешься утром и понимаешь, что нет воды, потому что у кого-то что-то протекло. За два с половиной года жизни здесь такое у нас было раза три.

В целом мы считаем, что здесь все классно, но, может быть, потому, что мы сделали у себя клевый ремонт.

Слухи о реконструкции ходят уже давно, и понятно, что после нее сюда будет гораздо сложнее попасть.

Ячейка типа «К»

80 квадратных метров

Высота потолков в спальне

2,3 метра

Высота потолков в гостиной

4,6 метра

О переменах в доме

Мы так себе жители коммуны, потому что уходим рано утром, а приходим поздно вечером. И, возможно, пропускаем местные тусовки. Раньше здесь было больше архитектурных мастерских, которые постепенно исчезли. Фалафельная тоже закрылась. Есть четкое ощущение, что общественных и творческих инициатив стало поменьше. Из соседей мы общаемся только с нашими друзьями, да и то видимся раз в полгода.

У нас есть машина, и парковать ее здесь очень удобно, потому что есть закрытая территория и охранники, с которым мы хорошо общаемся. Кстати, это был один из решающих факторов, когда мы выбирали квартиру. Плюс дом очень близко к метро, а ехать до работы всего две остановки.

Район Красной Пресни сам по себе классный, и мы давно мечтали жить с видом на реку. В ячейке удобная планировка, можно стоять на лесенке и смотреть в окно одновременно в две стороны. А еще на закате в квартире красивые тени от окон и деревьев - это приятный плюс.

Летом мы часто выходим на крышу, где проходят занятия по йоге. Также очень хотелось бы попасть в пентхаус комиссара Милютина. Я раньше все хотела присоединиться к экскурсии, но постоянно находились другие дела. А еще на втором этаже работает выставка с архивными фотографиями дома, которой занимались ребята, задействованные в реконструкции.

Общее пространство в доме сейчас немного отремонтировали. Когда мы только заезжали сюда, коридоры были в ужасном состоянии, дом напоминал типичный берлинский сквот - ветхий и грязный. Мои родные были в шоке, когда его увидели. Они вроде понимали, что конструктивизм - это круто, но постоянно спрашивали, не развалится ли дом, не упадет ли на меня кусок фасада или плиты.

Еще раньше у всех жильцов были трешовые двери разных цветов, но после ремонта коридоры отделали в строгой черно-белой гамме, так что теперь не стыдно звать маму в гости. А все знакомые, когда узнают, что мы живем в доме Наркомфина, сразу просятся в гости и удивляются, что здесь вообще можно снимать квартиру.

Ячейка типа «2F»

70 квадратных метров

Высота потолков в передней и столовой

2,3 метра

Высота потолков в комнатах

Особняк по адресу Новинский бульвар, 25 относится к образцам московской застройки конца XVIII века, чудом сохранившейся при пожаре 1812 года.

В мае 1910 года дом приглянулся Федору Ивановичу Шаляпину, и он незамедлительно приобрел его.

Стоит отметить, что тогда здание имело неприглядный вид и требовало ремонта.

Все заботы по его восстановлению и созданию уютной обстановки во внутренних помещениях взяла на себя жена великого певца - Иола Игнатьевна. Она действительно смогла создать прекрасное жилище, где Шаляпину легко жилось и плодотворно работалось.

В гостях у супругов, которые любили принимать гостей, перебывало много знаменитостей той поры, среди которых были Максим Горький, писатель Леонид Николаевич Андреев, художник Александр Яковлевич Головин, живописец Константин Алексеевич Коровин, актеры Мамонт Викторович Дальский и Иван Михайлович Москвин, писатель Иван Алексеевич Бунин, композитор Сергей Васильевич Рахманинов и многие другие.

В 1918 году, при Советской власти, бывший дом Шаляпина национализировали и превратили в большую коммуналку. Со временем дом начал ветшать, пока не дошел до аварийного состояния.

В 1978 году здание передали в ведение « », после чего здесь начались реставрационные работы, длившиеся из-за сложности выполнения более 8 лет. Далее восстанавливалась обстановка помещений на основе старых фотографий и воспоминаний родных детей Федора Ивановича.

В настоящее время в этих стенах проводятся концерты великих мастеров и молодых исполнителей. Организуются конкурсы, фестивали и всевозможные конференции. И, конечно же, здесь не забывают о прямом назначении музея - рассказывать о творчестве и жизни великого Шаляпина.

Трудно поверить, что этот сохранившийся уголок старой Москвы находится на Садовом кольце. Все эти дома принадлежали знаменитому певцу Ф.И. Шаляпину. О доме, в котором он жил, я рассказывала в предыдущей части, остальные дома сдавал в наем.

Дом №25-27с7 - флигель усадьбы XIX века, сейчас здесь располагается Художественная галерея дома-музея Ф.И.Шаляпина .

Вид с торца.

Дом №25-27с8.

Дом №25-27с10 - в состав этого музея вошел и особняк под № 27. Одноэтажный на каменном фундаменте деревянный дом с антресолями и мезонином, крытый железом, в 1829 г. принадлежал поручику Губареву , а в 1835 г. - отставному поручику К.А. Терскому . Здесь жил приятель Пушкина Степан Петрович Жихарев , чиновник Коллегии иностранных дел, в 1823 - 1827 гг - Московский губернский прокурор. С Пушкиным Степан Петрович был знаком еще по «Арзамасу»: Жихарев принадлежал к числу основателей этого литературного общества. В начале ноября 1826 г. И.П. Бибиков доносил Бенкендорфу, что дом прокурора Жихарева «наиболее часто посещает» Пушкин и что разговоры там «вращаются, по большей части, на литературе».

Если посмотреть в интернете, то можно встретить такую фразу "В начале XX века дом принадлежал богатому купцу Александру Нестеровичу Иванову". Это верно, но не совсем до 1911 - 1912 гг. особняк принадлежал Рогожину Николаю Павловичу, а в 1913 г. перешел к его наследникам, которые, вероятно, и продали дом Иванову. Почему это важно, дело в том, что именно у купца Рогожина Николай Рябушинский арендовал дом под редакцию своего журнала "Золотое руно" ().

Рядом в сквере в 2003 г. установлен памятник Ф.И. Шаляпину. Скульптов В.М.Церковников .

Скульптура монумента изображает певца, запечатленного в известной картине Ильи Репина. В данной скульптурной композиции Шаляпин сидит, облокотившись на бревно. Символично, что оно вырвано под корень, а сверху обрублено. Монументы в виде деревьев с обрубленными ветвями характерны для надгробий польских кладбищ - это символ вечного покоя и вечной памяти. Вырванное под корень древо указывает на то, что, несмотря, на эмиграцию, корни певца остались в родной земле. В скульптурной композиции Шаляпин выглядит вдохновенно-задумчивым. Певец сидит, как будто вслушиваясь в соловьиные трели в весеннем саду. Живая музыка природы - величайший источник творческого вдохновения!
В целом скульптурная композиция неоднозначна. В народе эта скульптура получила незавидное название: "алканафт в поисках пятой точки".
Лично мне скульптура нравится, считаю ее на месте, если еще при этом учесть, что во времена Федора Ивановича перед ним было не Садовое кольцо, а Новинский бульвар, а за его спиной был т. н. "шаляпинский сад".
Вот как про этот сад вспоминает Борис Маркус в своей книге: "В самом шаляпинском саду росли раньше яблони. Но теперь от них и следа нет - вырубили что ли. А росли они в самом конце сада, ближе к Конюшковской улице. Тут теперь пустырь и только отдельные деревья. Вообще сад запущен страшно. Никто, видно, за ним не ухаживает. Но для нас, для наших игр, все это не помеха. Главное, чтобы не выгоняли.
Позднее, примерно в 1927-28 годах в саду началась большая стройка. И вырос огромный дом. Длинный на ножках, с пристройкой, выходящей вперед и соединенной с самим домом остекленным переходом на уровне второго этажа. Окна у нового дома были по новой моде, как сплошные длинные ленты. А вот пристройка была почти без окон. Об этом доме много писали как о «доме нового быта".
Дом №25к1 - дом-коммуна Наркомфина. Это один из самых знаменитых домов русского авангарда, построенный архитекторами М. Я. Гинзбург , И. Ф. Милинис в 1929 - 1930 гг.

За годы существования дома, о нем написано огромное количество статей, о нём написано также во всех учебниках по истории советской архитектуры, поэтому напишу только о самом важном, интересном и печальном.
Дом был задуман как «коммунальный» на 50 семей — 200 человек. Под его строительство была отведена территория двух садов городских усадеб (при этом сами усадьбы сохранялись по красной линии Новинского бульвара). Комплекс должен был включать в себя 4 корпуса: жилой корпус, коммунальный центр, состоявший из столовой, физкультурного зала и читальни, детский корпус — ясли и детский сад, служебный корпус — прачечную и сушильню. В итого из-за недостатка финансирования детский корпус построен не был, а сам дом построен из дешевых материалов, благодаря чему дом сейчас разрушается.
Почти все квартиры в доме двух ярусные. Кухни были только в 3-х комнатных квартирах, и то очень маленькие, т.к. предполагалось питаться в общественной столовой. Ванны были тоже не во всех квартирах, в малогабаритках их заменили на душевые кабинки.
Пишут, что жильцами дома одно время были академик, физиолог Л.А. Орбели (уточняю: жил в д. 25, корпус не указан ) и народный хуложник СССР А.А. Дейнека (уточняю: жил в д. 25б, сейчас такой нумерации нет, поэтому непонятно, какой это корпус ).
Зато для заказчика дома Моисей Гинзбург спроектировал жильё повышенно комфортности.
На крыше дома расположились 2 пентхауса, в которых поселились два наркома: финансов — Николай Александрович Милютин , и здравоохранения — Николай Александрович Семашко (см. ссылку), но житель этого дома, приславший мне комментарий (см. комм. ниже ) пишет, что в этом доме не жил Семашко (однако, в энциклопедии "Лица Москвы" указано, что Семашко все же жил в этом доме, но с 1930 г. у него уже другой адрес, т.о. получается, учитывая год постройки здания, что здесь он прожил только несколько месяцев ).
Вот так эти пентхаусы выглядят сейчас.

На окнах самодельные сооружения, от которых дом еще больше разваливается.

Изначально Гинзбург поставил дом на ножки на высоте 2,5 метра для сохранения сада, но в конце 1980-х годов их застроили.
Вид дома с торца с переходом в общественный корпус: в столовую и спортзал.

Общественный корпус.

В 1987 году жилой дом и общественный корпуса были поставлены под государственную охрану как памятники архитектуры регионального значения. Несмотря на это, дом продолжает разрушаться, он несколько раз горел.

Вид общественного корпуса с обратной стороны.

Долго шли споры, что делать с домом, наконец, в 2008 г. был принят проект реставрации дома с сохранением первоначальных строительных материалов и деталей интерьера. В дальнейшем здесь должен был быть отель. В основном 8-этажном здании, где Гинзбургом были спроектированы квартиры разных типов для разных семей, должны быть гостиничные номера, ресепшн, холл, гардероб, магазин, лобби-бар. Площадь 4-этажного коммунального корпуса вместит переговорную, бизнес-центр, конференц-зал, фойе, ресторан, и все это естественно камерных масштабов, поскольку эксклюзивный «авангардный аттракцион» рассчитан на совсем не большое количество постояльцев. Макет будущего отеля.

К 2011 году реставрацию обещали закончить, так чтобы через несколько лет иностранные поклонники авангарда, раньше приходившие сюда смотреть на аварийное здание с пластами отвалившейся штукатурки, смоли здесь пожить и, как говорится, прочувствовать на себе все прелести социалистического быта.
Однако 2011 г. закончился, мои фото сделаны в самом конце 2011 г., а воз и ныне там. Проект остался только на бумаге. Из всемирно известного памятника московский дом Наркомфина стремительно превращается в национальный позор.
Дом №25к10 - стоит перпендикулярно к Новинскому бульвару. В журнале "Строительство Москвы" за 1935 г. в №1 о нем написано - "Жилой дом сотрудников Совнаркома РСФСР. Арх. С. Леонтович. Строился со значительными изменениями в процессе строительства. Строительство дома началось с четырёхэтажного односекционного здания, а закончилось в виде семиэтажного трёхсекционного. По мнению автора обзора Д. Арановича - одно из лучших по архитектуре жилых зданий 1934 года".

В этом доме жил с 1934 по 1961 г. патолог, академик АН СССР . Советский психолог, профессор Платонов К.К. вспоминает, как бывал здесь в гостях у Алексея Дмитриевича - "Мне хорошо запомнился один из вечеров у Сперанских в их квартире на улице Чайковского (рядом с теперешним американским посольством). Комфортабельность этой квартиры, гармонировавшей с элегантностью ее хозяина, меня не поразила. Его нельзя было представить иначе! А вот наличие в ней двух роялей - концертного и кабинетного - в соседних комнатах меня, жившего тогда в полуподвале с болотом под полом, потрясло!".

Продолжение.

Другие улицы Москвы и их достопримечательности. Оглавление .

Историки, кураторы и преподаватели — о том, какие находки Моисея Гинзбурга опередили своё время, чем уникален дом Наркомфина и как могут повлиять на него будущие торги.

Фасад здания. По проекту жилой корпус соединялся с коммунальным надземным переходом

Новость о том, что город выставляет на торги свою долю в доме Наркомфина, снова подняла вопрос о неоднозначном настоящем и будущем здания. С одной стороны, это один из самых известных памятников русского конструктивизма. С другой — опознать достопримечательность мирового уровня в скромном здании с износом 68 % довольно сложно. Чтобы разобраться, почему дом Наркомфина считается новаторским памятником и какие идеи, заложенные в нём, опередили своё время, Strelka Magazine поговорил с экспертами из разных областей.

В 1930-х годах в здание по адресу Новинский бульвар, 25 закладывались открытия «на век вперёд». Тогда Моисей Гинзбург занимался созданием массового дешёвого жилья, компактной мебели и формулировал идею независимости человека от быта. Спустя почти 90 лет на эти же вопросы пытаются ответить квартиры-студии, современные жилые комплексы и проекты Алехандро Аравены.

ДОМ ПЕРЕХОДНОГО ТИПА: ВРЕМЯ МЕНЯЕТСЯ, ИДЕЯ ОСТАЁТСЯ

Про дом, построенный в 1930 году для Народного комиссариата финансов СССР (Наркомфина), можно смело сказать «дитя своего времени». Именно тогда во всей Европе велись поиски нового типа жилья. «Оно должно было быть экономичным и отвечать тогдашним представлениям о качестве жизни. И массовым, чтобы улучшить положение целых классов, — объясняет преподаватель Московской архитектурной школы МАРШ Александр Острогорский. — Но в России, в отличие от Европы, попытки с помощью жилья улучшить положение людей стали частью идеологической программы государства. Поэтому у нас эксперименты в этой области были, пожалуй, самыми яркими».

Предлагались варианты жилмассивов, города-сада, домов-коммун. Но люди, заселявшиеся в такие дома, зачастую были не готовы резко менять свой уклад жизни, отказываться от привычных вещей и принимать коллективный быт. Проект дома Наркомфина отличался тем, что должен был приучать людей к новым стандартам жизни постепенно. Поэтому и назывался «домом переходного типа».

«В отличие от домов-коммун, где у людей был маленький угол для сна, а всё остальное они должны были делать коллективно, в Наркомфине остались небольшие квартиры. Но при этом для них был создан развитый общественный сектор: столовая, спортзал, клуб, библиотека, детский сад. Таким образом, преимущества нового образа жизни внедряются „не кнутом, а пряником“, — говорит создатель проекта „Москва глазами инженера“ Айрат Багаутдинов. — Между прочим, этот подход предвосхитил идею жилых комплексов с развитой инфраструктурой, популярных сегодня. Иногда люди осознанно идут на покупку небольшой по площади квартиры, к которой бонусом добавлена вся необходимая для жизни инфраструктура».

КАК ЭКОНОМНО СПРЯТАТЬ КОРИДОР И СОЗДАТЬ КВАРТИРУ-СТУДИЮ

Принцип, по которому создавался жилой корпус дома Наркомфина, чем-то может напомнить конструктор. Гинзбург разработал двухэтажные квартиры-ячейки с разной высотой потолков. В спальнях, прихожих и туалетах они были 2,3 метра, а в комнатах, предназначенных для работы и общения, — почти в два раза больше. Сочетая три разных типа ячеек (F — самые маленькие, K — для больших семей и сдвоенные 2F в концах жилого корпуса), архитектор экономит материалы и выжимает из пространства максимум.

«Одной из самых важных идей Гинзбурга была компоновка ячеек, при которой коридор размещается между спальнями. В одной квартире спальня идёт над коридором, а в соседней — под ним. Получается, что мы не выделяем на него отдельные квадратные метры — он сам собой образуется из грамотного расположения двухэтажных ячеек», — объясняет Багаутдинов. И рассказывает о ещё нескольких идеях Гинзбурга, актуальных сегодня. В квартирах дома Наркомфина вместо полноценных кухонь был кухонный элемент со встроенной плиткой, умывальником, холодильным и кухонными шкафами. Это напоминает современные кухонные гарнитуры со встроенной бытовой техникой. А сами квартиры, светлые, с объединёнными спальней, кабинетом и кухней, с лестницами внутри — не что иное, как прообраз квартир-студий, очень популярных в последнее время.

В доме Наркомфина два коридора. Нижний временно утеплен новой стенкой, используемой под выставки.

Точно так же, по словам Айрата, лишь в последние 20–25 лет массово применяют монолитный железобетонный каркас, опробованный в доме Наркомфина. «Эту прорывную для своего времени технологию изобрёл инженер Прохоров. С одной стороны, такой каркас стоил дорого. Но за счёт использования дешёвых бетонных блоков типа „Крестьянин“ и планировки, о которой сказано выше, цена ячейки типа F по стоимости приближалась к расселению в комнаты в коммуналках».

Александр Острогорский добавляет, что дом можно считать «пионером» в вопросе поиска массового дешёвого жилья, впервые поднятого именно в 1920–1930-е годы и актуального до сих пор. «Эксперимент, начатый Гинзбургом, сегодня продолжается. Например, в МАРШе студентка первого курса Алиса Бунятова делала аналитическое сравнение жилой ячейки Наркомфина и проекта социального жилья Алехандро Аравены. Оказалось, что они удивительно похожи и по набору функций, и по площадям. Поэтому Наркомфин — вовсе не странная неудачная попытка изменить жизнь людей, как иногда о нём говорят. Это примерно то же самое для архитектуры, что и открытие ядра для физики. Как взять и выбросить из истории физики ядро? Это невозможно себе представить», — считает Александр.

КАК СДЕЛАТЬ ДОМ КРАСИВЫМ, НЕ УКРАШАЯ

Интересно посмотреть на старые фото или рендер проектов реставрации дома. Во-первых, по ним видно, что в Наркомфине воплощены все пять принципов современной архитектуры Ле Корбюзье. Он выделял пять «отправных точек» новой архитектуры: столбы-опоры, эксплуатируемая плоская крыша, ленточное остекление, свободная планировка и фасад, не привязанный к каркасу. Его взгляды повлияли в том числе и на создателей Наркомфина, причём есть воспоминания о том, что Корбюзье очень заинтересовался проектом и лично побывал в доме. Во-вторых, по иллюстрации видно, что дом на Новинском — типичный представитель идей конструктивизма, для которого функция важнее эстетики, а инженерные достижения важнее человеческого восприятия.

«Однако есть здесь несколько деталей, привносящих к этим принципам дополнительный смысл, в какой-то степени даже кокетливость, — считает историк архитектуры, экскурсовод Дмитрий Беззубцев. — Посмотрите, на всех этажах идёт одинаковая линия остекления, а галерея на втором этаже делает совсем небольшой заворот. Он сделан не потому, что функционально здесь необходим, а потому что выразительно смотрится. Плюс балкончик, глухой с одной стороны и решётчатый, если смотреть сбоку. Получается, что при взгляде на дом со стороны мощного торца человек видит такой же глухой и мощный акцент. А если смотреть со стороны Садового кольца, то перед глазами ленточное остекление и более лёгкие очертания этого же балкона. И захлест галереи, и балкончик функционально здесь не обязательны. Это пример эстетствования, пример того, как можно сделать архитектуру не изобразительным, но всё же искусством. Что-то подобное хотел от живописи Малевич».

ПЕРСПЕКТИВЫ ТОРГОВ: «ДОМ МОЖЕТ КУПИТЬ ТОЛЬКО ПОДВИЖНИК»

До последнего времени дом Наркомфина был условно поделён на две части. Большинство квартир-ячеек были и остаются частной собственностью. А город владел подвальными помещениями, цокольным — первым — этажом и несколькими помещениями на верхних этажах, всего 1 614,5 квадратных метра из общей площади 3 997,8 квадратных метра. Именно их выставят на торги 19 августа со стартовой ценой 101,4 миллиона рублей. Так как дом — памятник архитектуры, будущий собственник будет обязан провести реставрацию и содержать дом в надлежащем состоянии. Учитывая проблемы с износом строения, задача не из лёгких.

В некоторых квартирах сохранились исторические оконные рамы, паркет, цвет стен и даже отметки о росте детей на дверных проемах.

Общие комнаты имели самый высокий потолок. Спальни, прихожие, туалеты были примерно в два раза меньше в высоту.

Однако, по словам главного редактора интернет-издания archspeech Александра Змеула, главные сложности дома не только в износе материалов, а в большом количестве собственников. «Техническое состояние — общая проблема зданий 1920–1930-х, ведь их строили из материалов низкого качества. В Наркомфине к тому же долгие годы не проводилось никакого ремонта. Но при современных технологиях вопрос реставрации — скорее вопрос денег. Сложности кроются в большом количестве собственников. Например, у рабочих клубов и домов культуры этого же периода один собственник, поэтому многие из них уже отреставрированы в той или иной степени».

Вторая сложность, по мнению Змеула, заключается в том, что первый этаж, выставленный на продажу среди других площадей, был достроен много лет спустя и к историческому проекту Гинзбурга отношения не имеет. «Изначально дом стоял на столбах и как будто парил в воздухе. И при научном проекте реставрации собственник должен уничтожить площади на первом этаже и вернуть вид, задуманный архитектором. Получается, покупателю придётся сломать то, за что он заплатит деньги. Так что объект очень сложный. Его может взять либо подвижник, готовый вкладываться в здание, либо должна быть хорошая поддержка государства. Но раз государство площади продаёт, на него надеяться не стоит», — заключает Змеул.

Внутриквартирная лестница в одной из ячеек.

Архитектурный критик, куратор Елена Гонсалес, напротив, сомневается, что будущий собственник станет восстанавливать дом, полагаясь на его первозданный вид. «Закон его к этому не обязывает. Статус „памятника культуры регионального значения“ совершенно не соответствует одному из самых известных зданий русского конструктивизма, известного во всём мире. И этот статус не даёт реальный предмет охраны, который бы требовал научной реставрации. Поэтому будут сохраняться основные планировочные решения и общие объёмы, но до аутентичных материалов и конструкций (тех же окон) дело не дойдёт», — считает Гонсалес. Ей также показалось странным, что нигде не идёт речь о коммунальном блоке, соединённом с жилым переходом и образующим единый ансамбль.

По словам Елены, дом имеет огромное значение для истории архитектуры, ведь Гинзбург работал здесь над новой типологией жилого дома. «Рационалисты и конструктивисты изобретали не просто новые формы, а принципиально новые основания архитектуры. Они выдвигали комплекс императивов, которые получили своё краткое выражение в формуле Людвига Миса ван дер Роэ „больше значит меньше“, — объясняет Гонсалес. — Основные идеи заключались в концентрации „напряжения“, когда поставленные цели достигались малыми средствами. Материалы конструкций оставались открытыми и почти не декорировались, форма рождалась из тектоники. Этот эстетический принцип соответствовал этическим установкам о рациональной, честной, „правильной“ жизни. Все эти идеи Гинзбург развил в доме Наркомфина. Так что этот дом можно считать овеществлением новаторской и дерзкой архитектурной мысли. Это факт не только архитектуры, но и культуры в целом».