Пьеса зойкина квартира краткое содержание.

Год написания:

1926

Время прочтения:

Описание произведения:

Пьесу "Зойкина квартира" писатель Михаил Булгаков написал в 1926 году, в конце этого же года прошла премьера пьесы. Местом премьеры стал театр имени Вахтангова.

В пьесе три акта, причем первый акт разделен на три картины, а второй и третий на две. Это времена НЭПа. Молодая женщина Зоя, которой тридцать пять лет, устраивает в своем доме как бы швейную мастерскую, но на самом деле ее цель открыть дом свиданий. Действие происходит в 1920-х годах, в Москве.

Читайте краткое содержание пьесы "Зойкина квартира".

Краткое содержание пьесы
Зойкина квартира

Действие происходит в 1920-е гг. в Москве.

Майский вечер. Зоя Денисовна Пельц, тридцатипятилетняя вдова, одевается перед зеркалом. К"ней по делу приходит председатель домкома Аллилуя. Он предупреждает Зою о том, что ее постановили уплотнить - у нее шесть комнат. После долгих разговоров Зоя показывает Аллилуе разрешение на открытие пошивочной мастерской и школы. Дополнительная площадь - шестнадцать саженей. Зоя дает Аллилуе взятку, и тот говорит, что, быть может, отстоит и остальные комнаты, после чего уходит. Входит Павел Федорович Обольянинов, любовник Зои. Он плохо себя чувствует, и Зоя посылает горничную Манюшку за морфием к китайцу, который часто его продает Обольянинову. Китаец Газолин и его помощник Херувим торгуют наркотиками. Манюшка велит Газолину, известному жулику, идти с ней и при Зое развести морфий в нужной пропорции - сам у себя он делает жидко. Газолин посылает с ней своего помощника, китайца-красавчика Херувима. Зоя делает Обольянинову укол, и тот оживает. Херувим объявляет цену большую, чем цена Газолина, но Павел дает ему еще и на чай и договаривается с «честным» китайцем, что он будет ежедневно приносить морфий. Зоя же, в свою очередь, нанимает его гладить в мастерской. Обрадованный Херувим уходит. Зоя рассказывает Павлу о своих планах, Манюшка, уже посвященная во все дела Зои, уходит за пивом и забывает закрыть дверь, в которую незамедлительно проникает Аметистов, кузен Зои, шулер и жулик. Он подслушивает разговор Зои и Павла о «мастерской», которой нужен администратор, и моментально догадывается, в чем дело. Прибегает Манюшка, зовет Зою. Та каменеет при виде кузена. Павел оставляет их вдвоем, и Зоя удивляется, что она сама читала, как его расстреляли в Баку, на что Аметистов уверяет ее, что это ошибка. Зоя явно не хочет его принимать у себя, но кузен, которому негде жить, шантажирует ее услышанным разговором. Зоя, решив, что это судьба, дает ему место администратора в своем деле, прописывает у себя и знакомит с Павлом. Тот сразу понимает, какой перед ним выдающийся человек и как он поставит дело.

Осень. Квартира Зои превращена в мастерскую, портрет Маркса на стене. Швея шьет на машинке, три дамы примеряют сшитую одежду, хлопочет закройщица. Когда все расходятся, остаются лишь Аметистов и Зоя. Они говорят о некоей красотке Алле Вадимовне, которая нужна для ночного предприятия. Алла должна Зое около 500 рублей, ей нужны деньги, и Аметистов убежден, что она согласится.

Зоя сомневается. Аметистов настаивает, но тут входит Манюшка и сообщает о приходе Аллы. Аметистов исчезает после нескольких сделанных Алле комплиментов. Алла, оставшись наедине с Зоей, говорит, что ей очень стыдно за неуплату долга и что у нее очень плохо с деньгами. Зоя сочувствует ей и предлагает работу. Зоя обещает платить Алле 60 червонцев в месяц, аннулировать долг и достать визу, если Алла всего четыре месяца будет по вечерам работать у Зои манекенщицей, причем Зоя гарантирует, что об этом никому не будет известно. Алла соглашается начать работать через три дня, так как ей нужны деньги для отъезда в Париж - там у нее жених. В знак дружбы Зоя дарит ей парижское платье, после чего Алла уходит. Зоя уходит переодеваться, а Аметистов с Манюшкой готовятся к приходу Гуся, богатого коммерческого директора треста тугоплавких металлов, которому «ателье» обязано своим существованием. Аметистов убирает портрет Маркса и вешает картину с изображением обнаженной натуры. Под руками Манюшки и Аметистова комната преображается. Приходит Павел, который играет по вечерам на рояле (и тяготится этим), и проходит в комнату к Зое. Затем - Херувим, принесший кокаин для Аметистова, и, пока тот нюхает, переодевается в китайский наряд. По очереди появляются дамы ночного «ателье». Наконец появляется Гусь, которого встречает роскошно одетая Зоя. Гусь просит Зою показать ему парижские модели, так как ему нужен подарок для любимой женщины. Зоя знакомит его с Аметистовым, который после приветствий зовет Херувима и заказывает шампанское. Под музыку демонстрируют модели. Гусь восхищен тем, как поставлено дело.

Через три дня приходит Аллилуя, говорит о том, что по ночам в их квартиру ходит народ и играет музыка, но Аметистов дает ему взятку, и тот уходит. После звонка Гуся, который извещает о своем скором приходе, довольный Аметистов зовет Павла в пивную. После их ухода Херувим с Манюшкой остаются одни. Херувим предлагает Манюшке уехать в Шанхай, обещая достать много денег, та отказывается, дразнит его (ей нравится Херувим) и говорит, что, может, выйдет замуж за другого; китаец пытается ее зарезать, а потом, отпустив, объявляет, что сделал предложение. Он убегает на кухню, и тут приходит Газолин - делать предложение Манюшке, С кухни прибегает Херувим, китайцы ссорятся. Спасаясь, Газолин кидается в шкаф. Звонят в дверь. Херувим убегает. Это пришла комиссия из Наркомпроса. Они все осматривают, находят картину голой женщины и Газолина в шкафу, который рассказывает, что в этой квартире по ночам курят опиум и танцуют, и жалуется, что его убивает Херувимка. Комиссия выпускает Газолина и уходит, заверив Манюшку, что все в порядке.

Ночь. Все гости бурно веселятся, а в соседней комнате в одиночестве тоскует и говорит сам с собой Гусь. Появляется Зоя. Гусь рассказывает ей, что понимает, какая дрянь его любовница. Зоя успокаивает его. Гусь же находит утешение в том, что всех сзывает и раздает деньги. Начинается показ моделей. Выходит Алла. Гусь в ужасе, увидев… свою любовницу! Начинается скандал. Гусь объявляет всем, что его невеста, с которой он живет, ради которой он оставляет семью, работает в публичном доме. Зоя увлекает всех гостей в зал, оставляя их одних. Алла объясняет Гусю, что не любит его и хочет за границу. Гусь обзывает ее лгуньей и проституткой. Алла убегает. Гусь в отчаянии - он любит Аллу. Появляется Херувим, который успокаивает Гуся и вдруг ударяет его под лопатку ножом. Гусь умирает. Китаец усаживает Гуся в кресло, дает трубку, зовет Манюшку и забирает деньги. Манюшка в ужасе, но Херувим грозит ей, и они вместе убегают. Аметистов приходит, обнаруживает труп, все понимает и скрывается, взломав Зоину шкатулку с деньгами. Входит Зоя, видит труп, зовет Павла и идет за деньгами, чтобы скорее убежать, но шкатулка взломана. Она хватает за руку Павла и бежит к двери, но им преграждают путь комиссия из Наркомпроса и Газолин. Зоя объясняет, что Гуся убили китаец с Аметистовым. Пьяные гости вываливаются из зала. Входит Аллилуя; увидев комиссию, в ужасе говорит, что давно знал все об этой темной квартире, а Зоя кричит, что у него в кармане десятка, которую она дала ему взяткой, она знает номер. Всех забирают. Зоя грустно говорит: «Прощай, прощай, моя квартира!»

Вы прочитали краткое содержание пьесы "Зойкина квартира". Предлагаем вам также посетить раздел Краткие содержания , чтобы ознакомиться с изложениями других популярных писателей.

Действующие лица:

Зоя Денисовна Пельц , вдова, 35 лет.

Павел Федорович Обольяниов , 35 лет.

Александр Тарасович Аметистов , администратор, 38 лет.

Манюшка , горничная Зои, 22-х лет.

Анисим Зотикович Аллилуя , председатель домкома, 42-х лет

Ган-Дза-Лин , он же Газолин , китаец, 40 лет.

Херувим , китаец, 28 лет.

Алла Вадимовна , 25 лет.

Борис Семенович Гусь-Ремонтный , коммерческий директор треста тугоплавких металлов.

Лизанька , 23-х лет.

Мымра , 35 лет.

Мадам Иванова , 30 лет.

Роббер , член коллегии защитников.

Мертвое тело Ивана Васильевича .

Очень ответственная Агнесса Ферапонтовна .

1-я безответственная дама .

2-я безответственная дама .

3-я безответственная дама .

Закройщица .

Товарищ Пеструхин .

Толстяк .

Ванечка .

Фокстротчик .

Поэт .

Курильщик .

Действие происходит в городе Москве в 20-х годах ХХ-го столетия, 1-й акт в мае, 2-й и 3-й осенью, причем между 2-м и 3-м актами проходит три дня.

Акт первый

Картина первая

Сцена представляет квартиру Зои – передняя, гостиная, спальня. Майский закат пылает в окнах. За окнами двор громадного дома играет как страшная музыкальная табакерка: Шаляпин поет в граммофоне: «На земле весь род людской…» Голоса: «Покупаем примуса!» Шаляпин: «Чтит один кумир священный…» Голоса: «Точим ножницы, ножи!» Шаляпин: «В умилении сердечном, прославляя истукан…» Голоса: «Паяем самовары!»

«Вечерняя Москва» – газета!» Трамвай гудит, гудки. Гармоника играет веселую польку.

Зоя (одевается перед зеркалом громадного шкафа в спальне, напевает польку).

Есть бумажка, есть бумажка. Я достала. Есть бумажка!

Манюшка.

Зоя Денисовна, Аллилуя к нам влез.

Гони, гони его, скажи – меня нет дома…

Манюшка.

Да он, проклятый…

Выставь, выставь. Скажи – ушла, и больше ничего. (Прячется в зеркальный шкаф.)

Аллилуя.

Зоя Денисовна, вы дома?

Манюшка.

Да нету ее, я ж вам говорю, нету. И что это вы, товарищ Аллилуя, прямо в спальню к даме! Я ж вам говорю – нету.

Аллилуя.

При советской власти спален не полагается. Может, и тебе еще отдельную спальню отвести? Когда она придет?

Манюшка.

Скудова ж я знаю? Она мне не докладается.

Аллилуя.

Небось к своему хахалю побежала.

Манюшка.

Какие вы невоспитанные, товарищ Аллилуя. Про кого это вы такие слова говорите?

Аллилуя.

Ты, Марья, дурака не валяй. Ваши дела нам очень хорошо известны. В домкоме все как на ладони. Домком око недреманное. Поняла? Мы одним глазом спим, а другим видим. На то и поставлены. Стало быть, ты одна дома?

Манюшка.

Шли бы вы отсюда, Анисим Зотикович, а то неприлично. Хозяйки нету, а вы в спальню заползли.

Аллилуя.

Ах ты! Ты кому же это говоришь, сообрази. Ты видишь, я с портфелем? Значит, лицо должностное, неприкосновенное. Я всюду могу проникнуть. Ах ты! (Обнимает Манюшку.)

Манюшка.

Я вашей супруге как скажу, она вам все должностное лицо издерет.

Аллилуя.

Да постой ты, юла!

Зоя (в шкафу).

Аллилуя, вы свинья.

Манюшка.

Ах! (Убежала.)

Зоя (выходя из шкафа).

Хорош, хорош председатель домкома. Очень хорош!

Аллилуя.

Я думал, что вас в сам деле нету. Чего ж она врет? И какая вы, Зоя Денисовна, хитрая. На все у вас прием…

Да разве с вами можно без приема, вы же человека без приема слопаете и не поморщитесь. Неделикатный вы фрукт, Аллилуйчик. Гадости, во-первых, говорите. Что это значит «хахаль»? Это вы про Павла Федоровича?

Аллилуя.

Я человек простой, в университете не был…

Жаль. Во-вторых, я не одета, а вы в спальне торчите. И в – третьих, меня дома нет.

Аллилуя.

Так вы ж дома.

Нет меня.

Аллилуя.

Дома ж вы.

Нет меня.

Аллилуя.

Довольно-таки странно…

Ну, говорите коротко – зачем я вам понадобилась.

Аллилуя.

Насчет кубатуры я пришел.

Манюшкиной кубатуры?

Аллилуя.

Ги… ги… уж вы скажете. Язык у вас… уж… и язык…

Манюшкиной кубатуры?

Аллилуя.

Само собой. Вы одна, а комнат шесть.

Как это одна? А Манюшка?

Аллилуя.

Манюшка – прислуга. Она при кухне шестнадцать аршин имеет.

Манюшка! Манюшка! Манюшка!

Манюшка (появляясь).

Что, Зоя Денисовна?

Манюшка.

Ваша племянница, Зоя Денисовна.

Аллилуя.

Племянница. Ги… ги… Это замечательно. Ты же самовары ставишь.

Глупо, Аллилуя. Разве есть декрет, что племянницам запрещается самовары ставить?

Аллилуя.

Ты где спишь?

Манюшка.

В гостиной.

Аллилуя.

Манюшка.

Аллилуя.

Отвечай, как на анкете, быстро, не думай. (Скороговоркой.) Жалования сколько получаешь?

Манюшка (скороговоркой).

Ни копеечки не получаю.

Аллилуя.

Как же ты Зою Денисовну называешь?

Аллилуя.

Ах, дрянь девка! Вот дрянь!

Манюшка.

Мне можно идти, Зоя Денисовна?

Иди, Манюшечка, ставь самовары, никто тебе запретить не может.

Манюшка хихикнула и упорхнула.

Аллилуя.

Так, Зоя Денисовна, нельзя. Я вас по дружбе предупреждаю, а вы мне вола вертите. Манюшка – племянница! Что вы, смеетесь? Такая же она вам племянница, как я вам тетя.

Аллилуя, вы грубиян.

Аллилуя.

Первая комната тоже пустует.

Простите, он в командировке.

Аллилуя.

Да что вы мне рассказываете, Зоя Денисовна! Его в Москве вовсе нету. Скажем объективно: подбросил вам бумажку из Фарфортреста и смылся на весь год. Мифическая личность. А мне из-за вас общее собрание сегодня такую овацию сделало, что я еле ноги унес. Бабы врут – ты, говорят, Пельц укрываешь. Ты, говорят, наверное, с нее взятку взял. А я – не забудьте – кандидат.

Чего ж хочет ваша шайка?

Аллилуя.

Это вы про кого так?

А вот про общее ваше про собрание.

Аллилуя.

Ну, знаете, Зоя Денисовна, за такие слова и пострадать можно. Будь другой кто на моем месте…

Вот в том-то и дело, что вы на своем месте, а не другой.

Аллилуя.

Постановили вас уплотнить. А половина орет, чтобы и вовсе вас выселить.

Выселить? (Показывает шиш.)

Аллилуя.

Это как же понимать?

Это как шиш понимайте.

Аллилуя.

Ну, Зоя Денисовна! Я вижу – вы добром разговаривать не желаете. Только на шишах далеко не уедете. Вот чтоб мне сдохнуть, ежели я вам завтра рабочего не вселю! Посмотрим, как вы ему шиши будете крутить. Прощенья просим. (Пошел.)

Аллилуя, Аллилуйчик! Дайте справочку: почему это у вас в доме жилищного рабочего товарищества Борис Семенович Гусь-Ремонтный один занял в бельэтаже семь комнат?

Аллилуя.

Извиняюсь, Гусь квартиру по контракту взял. Заплатил восемьсот червей въездных, и дело законное. Он нам весь дом отапливает.

Простите за нескромный вопрос: а вам лично он сколько дал, чтобы квартиру у Фирсова перебить?

Аллилуя.

Вы, Зоя Денисовна, полегче, я лицо ответственное: ничего он мне не давал.

У вас во внутреннем кармане жилетки червонцы лежат серии Бэ-Эм, номера от 425900 до 425949 включительно. Выпуска 1922 года.

Аллилуя расстегнулся, достал деньги, побледнел.

Алле-гоп! Домком – око. Недреманное. Домком – око, а над домкомом еще око.

Аллилуя.

Вы, Зоя Денисовна, с нечистой силой знаетесь, я уж давно заметил. Вы социально опасный элемент!

Я социально опасный тому, кто мне социально опасный, а с хорошими людьми я безопасный.

Аллилуя.

Я к вам по-добрососедски пришел, как говорится, а вы мне сюрпризы строите.

А! Ну, это другое дело. Прошу садиться.

Аллилуя (расстроен).

Итак: Манюшку и Мифическую личность нужно отстоять.

Аллилуя.

Верьте моей совести, Зоя Денисовна, Манюшку невозможно. Весь дом знает, Что прислуга, и, стало быть, ее загонят в комнату при кухне. А Мифическую личность можно: у его документ.

Ну, ладно. Верю. На одного человека самоуплотняюсь.

Аллилуя.

А на остальные-то комнаты как же? Ведь сегодня срок истекает.

На остальные комнаты мы, прелесть моя, мы вот что сделаем. (Достает бумагу.) Нате.

Аллилуя (читает).

«…Сим разрешается гражданке Зое Денисовне Пельц открыть показательную пошивочную мастерскую и школу…» Ого-го…

Аллилуя.

Понимаем, не маленькие… (Читает.) «…для шитья прозодежды для жен рабочих и служащих… гм… дополнительная площадь… шестнадцать саженей… при Наркомпросе». (В восхищении.) Елки-палки! Виноват. Это… это кто же вам достал?

Не все ли равно?

Аллилуя.

Это вам Гусь выправил документик. Ну, знаете, ежели бы вы не были женщиной, Зоя Денисовна, прямо б сказал, что вы гений.

Сами вы гений. Раздели меня за пять лет вчистую, а теперь – гений. Вы помните, как я жила до революции?

Аллилуя.

Нам известно ваше положение. Неужто в самом деле ателье откроете?

Почему же нет? Вы поглядите, я хожу в штопаных чулках. Я, Зоя Пельц! Да я никогда до этой вашей власти не только не носила штопаного, я два раза не надела одну и ту же пару.

Аллилуя.

Нога у вас какая…

Туда же! Нога! Ну вот что, уважаемый товарищ, копию с этой штуки вашим бандитам, и кончено. Меня нет. Умерла Пельц. Больше с Пельц разговоров нету.

Аллилуя.

Да, с такой бумажкой что же. Теперь это проще ситуация. У меня как с души скатилось.

С души как бремя скатится, сомненье далеко, и верится, и плачется… Кстати, дали мне у Мюра сегодня пятичервонную бумажку, а она фальшивая. Такие подлецы! Посмотрите, пожалуйста. Ведь вы спец по червонцам…

Аллилуя.

Ах, язык. Ну уж и язык у вас. (Смотрит бумажку на свет.) Хорошая бумажка..

А я вам говорю – фальшивая.

Аллилуя.

Хорошая бумажка.

Фальшивая! Фальшивая! Не спорьте с дамой, возьмите эту гадость и выбросьте.

Аллилуя.

Ладно, выбросим. (Бросает бумажку в свой портфель.) А может, и Манюшку удастся отстоять…

Вот это так. Молодец, Аллилуя. В награду можете поцеловать меня в штопаное место. (Показывает ногу.) Закройте глаза и вообразите, что это Манюшкина нога.

Аллилуя.

Эх, Зоя Денисовна, эх… какая вы!

Аллилуя.

Обаятельная…

Ну, будет. К стороне. Дорогой мой, до свиданья. До свиданья. Мне нужно одеваться. Марш. Марш.

Рояль где-то отдаленно и бравурно играет Вторую рапсодию Листа.

Аллилуя.

До свиданья. Только уж вы сегодня решите, кем самоуплотнитесь, я зайду попозже. (Идет к двери.)

Рояль внезапно обрывает бравурное место, начинает романс Рахманинова. Нежный голос поет:

«Не пой, красавица, при мне Ты песен Грузии печальной…»

Аллилуя (остановился у двери, говорит глухо).

Что ж это? Выходит, что Гусь номера червонцев записывает?

А вы думали как?

Аллилуя.

Ну, народ пошел! Вот народ! (Уходит.)

Обольянинов (стремительно входит, вид его ужасен).

Зойка! Можно?

Павлик! Павлик! Можно, ну конечно, можно! (В отчаянии.) Что, Павлик, опять?

Обольянинов.

Зоя, Зоя, Зойка! (Заламывает руки.)

Ложитесь, ложитесь, Павлик. Я вам сейчас валерианки дам. Может быть, вина?

Обольянинов.

К черту вино и валерианку! Разве мне поможет валерианка?

«…Напоминают мне они другую жизнь и берег дальний…»

Зоя (печально).

Чем же мне вам помочь? Боже мой!

Обольянинов.

Убейте меня!

Нет, я не в силах видеть, как вы мучаетесь! Бороться не можете, Павлик? В аптеку! Рецепт есть?

Обольянинов.

Нет, нет. Этот бездельник врач уехал на дачу. На дачу! Люди погибают, а он по дачам разъезжает. К китайцу! Я больше не могу. К китайцу! Зоя. К китайцу. Да… да… Манюшка, Манюшка!

Манюшка появилась.

Павел Федорович нездоров. Беги сейчас же к Газолину. Я напишу записку… Возьми раствор. Поняла?

Манюшка.

Поняла, Зоя Денисовна…

Обольянинов.

Нет, Зоя Денисовна! Пусть он сам сюда придет и при мне разведет. Он мошенник. Вообще в Москве нет ни одного порядочного человека. Все жулики. Никому нельзя верить. И голос этот льется, как горячее масло за шею… Напоминают мне они… другую жизнь и берег дальний…

Зоя (отдает Манюшке записку).

Сейчас же привези. На извозчике поезжай.

Манюшка.

А как его дома нету?

Обольянинов.

Как нет? Как нет? Должен быть! Должен! Должен!

Где хочешь достань! Узнай, где он. Беги. Лети.

Манюшка.

Хорошо. (Убегает.)

Павлик, родненький, потерпите, потерпите. Сейчас она его привезет.

«…напоминают мне они…»

Обольянинов.

Напоминают… мне они… другую жизнь. У вас в доме проклятый двор. Как они шумят. Боже! И закат на вашей Садовой гнусен. Голый закат. Закройте, закройте сию минуту шторы!

Да, да. (Закрывает шторы.)

Наступает тьма.

Картина вторая

…Появляется мерзкая комната, освещенная керосиновой лампочкой. Белье на веревках. Вывеска: «Вхот в санхайскую працесную». Ган-Дза-Лин (Газолин ) над горящей спиртовкой. Перед ним Херувим. Ссорятся.

Газолин.

Ты зулик китайский. Бандит! Цесуцю украл, кокаин украл. Где пропадаль? А? Как верить, кто? А?

Херувим.

Мал-мала малци! Сама бандити есть. Московски басак.

Газолин.

Уходи сицас, уходи с працесной. Ты вор. Сухарски вор.

Херувим.

Сто? Гониси бетни китайси? Сто? Мене украли сесуцю на Светном, кокаин отбил бандит, цуть мал-мала меня убиваль. Смотли. (Показывает шрам на руке.) Я тебе работал, а тепель гониси! Кусать сто бетни китаси будет Москве? Палахой товалис! Убить тебе надо.

Газолин.

Замалси. Ты если убивать будешь, комунистай полиций кантрами тебе мал мала будет делать.

Херувим.

Сто, гониси, помосники гониси? Я тебе на волотах повесусь!

Газолин.

Ти красть-воровать будесь?

Херувим.

Ниэт, ниэт…

Газолин.

Кази… «и-богу».

Херувим.

Газолин.

Кази «и-богу» ессё.

Херувим.

И-богу, богу… госсподи.

Газолин.

Надевай халат, будись работать.

Херувим.

Голодни, не ел селый день. Дай хлепса.

Газолин.

Бери хлепца, на пецки.

Манюшка (за дверью).

Открывай, Газолин, свои.

Газолин.

А, Мануска! (Впускает Манюшку.)

Манюшка.

Чего ж ты закрываешься? Хороша прачешная. Не достучишься к вам.

Газолин.

А, Манусэнька, драсти, драсти.

Манюшка.

Ах, какой хорошенький. На херувима похож. Это кто ж такой?

Газолин.

Помосиники мой.

Манюшка.

Помощник. Ишь ты! На, Газолин, тебе записку. Давай скорей лекарство.

Газолин.

Сто? Навелно, Обольян больной?

Манюшка.

У, не дай бог! Руки лежит кусает.

Газолин.

Пяти рубли стоит. Давай денг.

Манюшка.

Нет, они велели, чтоб ты сам пришел и при них распустил, а то говорят, что ты у себя жидко делаешь.

Газолин.

Моя не мозит сицас сама итти.

Манюшка.

Нет, уж ты, пожалуйста, пойди. Мне без тебя не велено приходить.

Херувим.

Сто? Молфий?

Газолин (по-китайски).

Ва ля ва ля.

Херувим (по-китайски).

У ля у ля… Ля да но, ля да но.

Газолин.

Мануска. Она пойдет, сделает сто надо.

Манюшка.

А она умеет?

Газолин.

Умеит, не бойси. Ты, Манусенька, отвернись мало-мало.

Манюшка.

Что ты все прячешься. Газолин? Знаю я все твои дела.

Газолин (поворачивает Манюшку).

Так, Мануска. (Херувиму.) Калаули двери. (Уходит и возвращается с коробочкой и склянкой.) Ва ля ва ля…

Херувим.

Сто ты уцись мене? Идем, деуска.

Газолин (Манюшке).

А сто деньги не даесь?

Манюшка.

Не бойся, там заплатят.

Газолин (Херувиму).

Пяти рубли пириноси. Ну, Мануска, до свидани. А когда за меня Замузь пойдесь?

Манюшка.

Ишь! Разве я тебе обещала?

Газолин.

А, Мануска! А кто говориль?

Херувим.

Хороси деуска, Мануска.

Газолин.

Ты малаци. Иди, иди. Ты пиралицно види, веди. Ты, Мануска, его смотли. Белье возьми.

Херувим.

Сто муциси бетни китайси? (Берет фальшивый узел с бельем.)

Манюшка.

Что ты его бранишь? Он тихий, как херувимчик.

Газолин.

Он, Хелувимцик, – бандит.

Манюшка.

Прощай, Газолин.

Газолин.

До свидани, Мануска. Пириходи скорее… я тебе угоссю.

Манюшка.

Ручку поцелуй даме, а в губы не лезь. (Уходит с Херувимом.)

Газолин.

Хоросая деуска Мануска… (Напевает китайскую песню.) Вкусная деуска Мануска… (Угасает.)

Майский вечер. Зоя Денисовна Пельц, тридцатипятилетняя вдова, одевается перед зеркалом. К ней по делу приходит председатель домкома Аллилуя. Он предупреждает Зою о том, что её постановили уплотнить — у нее шесть комнат. После долгих разговоров Зоя показывает Аллилуе разрешение на открытие пошивочной мастерской и школы. Дополнительная площадь — шестнадцать саженей. Зоя дает Аллилуе взятку, и тот говорит, что, быть может, отстоит и остальные комнаты, после чего уходит. Входит Павел Федорович Обольянинов, любовник Зои. Он плохо себя чувствует, и Зоя посылает горничную Манюшку за морфием к китайцу, который часто его продает Обольянинову. Китаец Газолин и его помощник Херувим торгуют наркотиками. Манюшка велит Газолину, известному жулику, идти с ней и при Зое развести морфий в нужной пропорции — сам у себя он делает жидко. Газолин посылает с ней своего помощника, китайца-красавчика Херувима. Зоя делает Обольянинову укол, и тот оживает. Херувим объявляет цену большую, чем цена Газолина, но Павел дает ему еще и на чай и договаривается с «честным» китайцем, что он будет ежедневно приносить морфий. Зоя же, в свою очередь, нанимает его гладить в мастерской. Обрадованный Херувим уходит. Зоя рассказывает Павлу о своих планах, Манюшка, уже посвященная во все дела Зои, уходит за пивом и забывает закрыть дверь, в которую незамедлительно проникает Аметистов, кузен Зои, шулер и жулик. Он подслушивает разговор Зои и Павла о «мастерской», которой нужен администратор, и моментально догадывается, в чем дело. Прибегает Манюшка, зовет Зою. Та каменеет при виде кузена. Павел оставляет их вдвоем, и Зоя удивляется, что она сама читала, как его расстреляли в Баку, на что Аметистов уверяет её, что это ошибка. Зоя явно не хочет его принимать у себя, но кузен, которому негде жить, шантажирует её услышанным разговором. Зоя, решив, что это судьба, дает ему место администратора в своем деле, прописывает у себя и знакомит с Павлом. Тот сразу понимает, какой перед ним выдающийся человек и как он поставит дело.

Осень. Квартира Зои превращена в мастерскую, портрет Маркса на стене. Швея шьет на машинке, три дамы примеряют сшитую одежду, хлопочет закройщица. Когда все расходятся, остаются лишь Аметистов и Зоя. Они говорят о некоей красотке Алле Вадимовне, которая нужна для ночного предприятия. Алла должна Зое около 500 рублей, ей нужны деньги, и Аметистов убежден, что она согласится.

Зоя сомневается. Аметистов настаивает, но тут входит Манюшка и сообщает о приходе Аллы. Аметистов исчезает после нескольких сделанных Алле комплиментов. Алла, оставшись наедине с Зоей, говорит, что ей очень стыдно за неуплату долга и что у нее очень плохо с деньгами. Зоя сочувствует ей и предлагает работу. Зоя обещает платить Алле 60 червонцев в месяц, аннулировать долг и достать визу, если Алла всего четыре месяца будет по вечерам работать у Зои манекенщицей, причем Зоя гарантирует, что об этом никому не будет известно. Алла соглашается начать работать через три дня, так как ей нужны деньги для отъезда в Париж — там у нее жених. В знак дружбы Зоя дарит ей парижское платье, после чего Алла уходит. Зоя уходит переодеваться, а Аметистов с Манюшкой готовятся к приходу Гуся, богатого коммерческого директора треста тугоплавких металлов, которому «ателье» обязано своим существованием. Аметистов убирает портрет Маркса и вешает картину с изображением обнаженной натуры. Под руками Манюшки и Аметистова комната преображается. Приходит Павел, который играет по вечерам на рояле (и тяготится этим), и проходит в комнату к Зое. Затем — Херувим, принесший кокаин для Аметистова, и, пока тот нюхает, переодевается в китайский наряд. По очереди появляются дамы ночного «ателье». Наконец появляется Гусь, которого встречает роскошно одетая Зоя. Гусь просит Зою показать ему парижские модели, так как ему нужен подарок для любимой женщины. Зоя знакомит его с Аметистовым, который после приветствий зовет Херувима и заказывает шампанское. Под музыку демонстрируют модели. Гусь восхищен тем, как поставлено дело.

Через три дня приходит Аллилуя, говорит о том, что по ночам в их квартиру ходит народ и играет музыка, но Аметистов дает ему взятку, и тот уходит. После звонка Гуся, который извещает о своем скором приходе, довольный Аметистов зовет Павла в пивную. После их ухода Херувим с Манюшкой остаются одни. Херувим предлагает Манюшке уехать в Шанхай, обещая достать много денег, та отказывается, дразнит его (ей нравится Херувим) и говорит, что, может, выйдет замуж за другого; китаец пытается её зарезать, а потом, отпустив, объявляет, что сделал предложение. Он убегает на кухню, и тут приходит Газолин — делать предложение Манюшке, С кухни прибегает Херувим, китайцы ссорятся. Спасаясь, Газолин кидается в шкаф. Звонят в дверь. Херувим убегает. Это пришла комиссия из Наркомпроса. Они все осматривают, находят картину голой женщины и Газолина в шкафу, который рассказывает, что в этой квартире по ночам курят опиум и танцуют, и жалуется, что его убивает Херувимка. Комиссия выпускает Газолина и уходит, заверив Манюшку, что все в порядке.

Ночь. Все гости бурно веселятся, а в соседней комнате в одиночестве тоскует и говорит сам с собой Гусь. Появляется Зоя. Гусь рассказывает ей, что понимает, какая дрянь его любовница. Зоя успокаивает его. Гусь же находит утешение в том, что всех сзывает и раздает деньги. Начинается показ моделей. Выходит Алла. Гусь в ужасе, увидев… свою любовницу! Начинается скандал. Гусь объявляет всем, что его невеста, с которой он живет, ради которой он оставляет семью, работает в публичном доме. Зоя увлекает всех гостей в зал, оставляя их одних. Алла объясняет Гусю, что не любит его и хочет за границу. Гусь обзывает её лгуньей и проституткой. Алла убегает. Гусь в отчаянии — он любит Аллу. Появляется Херувим, который успокаивает Гуся и вдруг ударяет его под лопатку ножом. Гусь умирает. Китаец усаживает Гуся в кресло, дает трубку, зовет Манюшку и забирает деньги. Манюшка в ужасе, но Херувим грозит ей, и они вместе убегают. Аметистов приходит, обнаруживает труп, все понимает и скрывается, взломав Зоину шкатулку с деньгами. Входит Зоя, видит труп, зовет Павла и идет за деньгами, чтобы скорее убежать, но шкатулка взломана. Она хватает за руку Павла и бежит к двери, но им преграждают путь комиссия из Наркомпроса и Газолин. Зоя объясняет, что Гуся убили китаец с Аметистовым. Пьяные гости вываливаются из зала. Входит Аллилуя; увидев комиссию, в ужасе говорит, что давно знал все об этой темной квартире, а Зоя кричит, что у него в кармане десятка, которую она дала ему взяткой, она знает номер. Всех забирают. Зоя грустно говорит: «Прощай, прощай, моя квартира!»

Книга Бориса Мягкова (1938–2003), одного из первых исследователей творческого наследия Михаила Афанасьевича Булгакова (1891–1940), посвящена адресам, связанным с биографией знаменитого писателя и его литературными героями. Написанная с элементами литературного детектива, она представляет собой своеобразный путеводитель не только по таинственным улицам и переулкам булгаковской Москвы, но и по страницам его произведений.

Из серии: Литература с географией

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Булгаков на Патриарших (Б. С. Мягков, 2007) предоставлен нашим книжным партнёром - компанией ЛитРес .

Глава третья

Где была «Зойкина квартира»?

Первая московская комедия Михаила Булгакова – «Зойкина квартира» – была завершена в конце 1925 года. Сам автор определил ее жанр как трагический фарс, называли ее и трагической буффонадой, и трагикомедией, и сатирической мелодрамой, и комитрагедией. Несколько раз переработанный первый ее вариант в трех действиях и семи картинах был принят к постановке Московским театром имени Евг. Вахтангова. Премьера состоялась 28 октября 1926 года вскоре после «Дней Турбиных» во МХАТе. Пьеса шла с большим успехом до весны 1929 года. Были ее постановки и в других городах страны.

Нет нужды пересказывать содержание этой пьесы, тем более что ее «окончательный текст», третий вариант 1935 года был опубликован в альманахе «Современная драматургия» и перепечатывался позже, а комментарий В. В. Гудковой ясно показывает, чем отличались эти оба варианта. О том, как родился замысел «Зойкиной квартиры», косвенно свидетельствует «Театральный роман»… «Из-под полу по вечерам доносился вальс, один и тот же… мне казалось, что внизу притон курильщиков опиума, и даже складывалось нечто, что я развязно мысленно называл – „третьим действием“. Именно – сизый дым, женщина с асимметричным лицом, какой-то фрачник, отравленный дымом, и подкрадывающийся к нему с финским отточенным ножом человек с лимонным лицом и раскосыми глазами. Удар ножом, поток крови…» – так рассказывает Максудов об убийстве Гуся Херувимом в третьем действии пьесы.

Есть и еще одно свидетельство, Л. Е. Белозерской (с 1924 по 1932 год – жена драматурга). «Однажды… появились двое, – пишет она в своей книге „О, мед воспоминаний“, – оба оказались из Вахтанговского театра. Помоложе – актер Василий Васильевич Куза, постарше – режиссер Алексей Дмитриевич Попов. Они предложили Михаилу Афанасьевичу написать комедию для театра. Позже, просматривая как-то отдел происшествий в вечерней „Красной газете“ (тогда существовал таковой), Булгаков натолкнулся на заметку о том, как милиция раскрыла карточный притон, действующий под видом пошивочной мастерской в квартире некой Зои Буяльской. Так возникла отправная идея комедии „Зойкина квартира“. Все остальное – интрига, типы, ситуация – чистая фантазия автора». Этот рассказ подтверждает Павел Антокольский, заведующий тогда литературной частью Театра имени Евг. Вахтангова. А в телефильме «Михаил Булгаков» (1977) так воспроизводятся слова драматурга: «Вы думаете, что я написал „Зойкину квартиру“. Это Куза обмакнул меня в чернильницу и мною написал „Зойкину квартиру“!..»

Тема пьесы не была новой ни в литературе, ни в театре того времени. Еще в первой половине 20-х годов появилось немало произведений разных жанров, в которых сатирически изображался мир новых буржуа – нэпманов, стремящихся в сложной исторической обстановке отвоевать себе место под солнцем. Отзывался на злобу дня и тогда гудковский журналист. Его рассказы, очерки и фельетоны не проходили мимо нэпманской мелкобуржуазной, а подчас и контрреволюционной психологии и обывательского образа жизни. Рассказы и фельетоны, такие, как «Чаша жизни», «Четыре портрета», «Белобрысова книжка», «Обмен веществ», «№ 13 – Дом Эльпит-Рабкоммуна», «Спиритический сеанс», «Похождения Чичикова», «Триллионер» (из «Столицы в блокноте»), уличные зарисовки очерков «Сорок сороков», «Москва краснокаменная», «Золотистый город», «Под стеклянным небом» и другие подготовили многие темы и мотивы «Зойкиной квартиры».

Московская театральная линия сатирической мелодрамы началась в 1924 году постановкой пьесы Бориса Ромашова «Воздушный пирог», затем была продолжена в 1925 году – «Мандатом» Н. Эрдмана, а в 1926 году вышли на суд зрителей пьесы А. Файко «Евграф – искатель приключений» и того же Б. Ромашова «Конец Криворыльска». Все пьесы были поставлены до «Зойкиной квартиры», но Булгаков, будучи знакомым со столичным театральным миром, знал их до выхода.

В этих пьесах можно найти своих Хлестаковых, Чичиковых, Расплюевых, современных жуликов и нэпманов, стремящихся любым путем собрать состояние, жить в разгульной роскоши или убежать за границу. Критика тех лет отмечала сходство Бориса Семеновича Гуся, одного из героев «Зойкиной квартиры», с финансовым авантюристом Семеном Раком из «Воздушного пирога», а Аметистова – с Севастьяновым из «Конца Криворыльска». Сегодняшние исследователи сравнивают Аметистова и с диккенсовским Джинглем, и с Остапом Бендером. Думается, что эти параллели можно продолжить, вспоминая героев – плутов из произведений классической литературы: это – Панург Ф. Рабле, это герои комедий Шекспира, Мольера, Лопе де Вега, Кальдерона, Бомарше: Фигаро, Труффальдино… Фигура эта аналогична и персонажам других произведений Булгакова. Кое в чем он схож с Шервинским из «Дней Турбиных»: такой же краснобай и лжец. В «Блаженстве» и «Иване Васильевиче» он трансформировался в Юрия и Жоржа Милославских, а в «Мастере и Маргарите» даже в кота Бегемота из дьявольской свиты Воланда.

А Зоя Денисовна Пельц? Были у нее прототипы, кроме Зои Буяльской? И сама Буяльская, кто она такая? Ряд исследователей пытались, просматривая «Вечернюю Красную газету» и вечерние выпуски «Красной газеты», выходившие в Ленинграде, отыскать в номерах за 1924–1925 годы заметку, о которой упоминает Л. Е. Белозерская. Увы, обо многих страшных событиях рассказывалось в этой газете в отделе происшествий и уголовной хроники, о теневой стороне жизни в северной столице. Были там похожие случаи, разоблачения, суды, но точно Зою Буяльскую найти не удалось. Зато привлек внимание громкий процесс, освещаемый печатью целую неделю. В начале октября 1924 года читатели вечернего выпуска «Красной газеты» могли прочитать репортаж о суде над группой лиц во главе с Аделью Адольфовной Тростянской, организовавшей притон и дом свиданий под видом пошивочной мастерской и массажно-маникюрного кабинета. Дело было поставлено широко. 27-летняя бывшая баронесса Тростянская для привлечения новых посетителей салона публиковала в газете объявления о массаже и уроках французского языка для взрослых. Хозяйка салона, ее компаньонки (Кукушкина, Селяминова-Урванцева, Брувер, Генчке) и компаньоны (Гурвич и именовавшийся в процессе как «главный развратник» Борис Борисович Сечинский) получили по заслугам.

Значит, дела уголовных элементов Булгаков перенес в свою явно московскую пьесу (на титульных листах так и написано: «Действие происходит в городе Москве в 20-х годах XX столетия») с берегов Невы? Отчасти возможно, что новые газетные поиски приведут к нахождению именно Зои Буяльской, но сейчас ясно, что это могло быть взято драматургом из московских событий «Вечерней Москвы», так как московская «Вечерка» перепечатывала происшествия и из «Вечерней Красной газеты».

Пока же московские поиски привели к следующим результатам. Была в Москве содержательница притона по имени Зоя, ее поймали с поличным, разоблачили, судили. По иронии судьбы к ней домой во время ее ареста зашли за контрабандным вином (она занималась и подпольной торговлей) известные поэты-имажинисты Сергей Есенин и Анатолий Мариенгоф и были арестованы и посажены в тюрьму вместе с другими «зойкиными» гостями. Этот случай вылился в мемуарной книге А. Мариенгофа «Роман без вранья» в трагикомический эпизод, связанный с С. Есениным весной 1921 года: «На Никитском бульваре в красном каменном доме на седьмом этаже у Зои Петровны Шатовой найдешь не только что николаевскую белую головку, „Перцовку“ и „Зубровку“ Петра Смирнова, но и старое бургундское и черный английский ром. Легко взбегаем на нескончаемую лестницу. Звоним условленные три звонка. Открывается дверь. Смотрю: Есенин пятится… В коридоре сидят с винтовками красноармейцы. Агенты проводят обыск».

История с Зоей Шатовой попала в московскую печать. В это время Булгаков находился во Владикавказе, но, возможно, он читал центральные газеты или позже, листая их подшивки в Румянцевском музее, мог наткнуться на эту заметку? Предположим, что так, но на этом Зойкина история не кончается. Много позже, через несколько дней после снятия с репертуара пьесы, в «Огоньке» появилась большая с фотографиями статья следователя ВЧК Самсонова под названием «Роман без вранья» + «Зойкина квартира». И хотя весь критический запал ее был обрушен на роман А. Мариенгофа (имя же Булгакова не упоминалось, и не было даже намека на существование пьесы под таким названием, прошедшей тогда по многим театрам страны), интересен с исторической точки зрения этот рассказ как бы прототипа булгаковского «товарища Пеструхина».

«Зойкина квартира, – пишет Самсонов, – существовала в действительности. У Никитских ворот, в большом красного кирпича доме на седьмом этаже посещали квартиру небезызвестной по тому времени содержательницы популярного среди преступного мира, литературной богемы, спекулянтов, растратчиков, контрреволюционеров специального салона для интимных встреч Зои Шатовой. Квартиру Зои Петровны Шатовой мог посетить не всякий. Она не для всех была открыта и доступна. Свои попадали в Зойкину квартиру (так, без кавычек, у Самсонова. – Б. М.) конспиративно, по рекомендации, паролям, условным звонкам. Для пьяных оргий, недвусмысленных и преступных встреч Зойкина квартира у Никитских ворот была удобна: на самом верхнем этаже большого дома, на отдельной лестничной площадке, тремя стенами выходила во двор, так что шум был не слышен соседям. Враждебные советской власти элементы собирались сюда как в свою штабквартиру, в свое информационное бюро».

Что и говорить, красочное и топографически точное описание. Следуя ему, придем на нынешний Никитский бульвар к дому 15. Эта краснокирпичная громада и сейчас велика даже по нынешним московским масштабам. Подъезд первый, этаж, правда, шестой с половиной, и единственная на последней лестничной площадке квартира 18. Сейчас эта старая московская коммунальная квартира с шестью комнатами едва ли помнит о своем печальном прошлом. Стены ее действительно выходят выступом во двор, как и все под ней расположенные квартиры подъезда этого старого доходного дома, построенного в 1911 году главным инженером Московского университета А. С. Гребенщиковым.

Но все-таки «адрес» Зойкиной (Зои Пельц) квартиры у Булгакова другой, и в другом, хоть и недалеком от Никитского бульвара районе Москвы. Поиску его поможет внимательное прочтение первой редакции пьесы и свидетельство еще одного мемуариста, видного ученого В. А. Левшина, в 20-е годы студийца Камерного театра и соседа драматурга по первому его московскому жилищу на Большой Садовой, в доме 10. Он усматривает прототип главной героини пьесы в жене жившего здесь и имевшего свою мастерскую театрального художника Г. Б. Якулова Наталье Юльевне Шифф, женщине странной, броской внешности. «Есть в ней что-то от героинь тулуз-лотрековских портретов, – вспоминает Левшин, – великолепные золотистые волосы, редкой красоты фигура и горбоносое, асимметричное, в общем далеко не миловидное лицо. Некрасивая красавица… О ней говорили по-разному. Некоторые восхищались ее элегантностью и широтой. Других шокировала свобода нравов, которая царила в ее доме: студия Якулова пользовалась скандальной известностью. Здесь, если верить слухам, собирались не только люди богемы, но и личности сомнительные, темные дельцы, каких немало расплодилось в эпоху нэпа. И доля правды в этих обывательских пересудах, очевидно, была».

В пользу этого прототипа говорит не только сходство иноязычных фамилий (Шифф-Пельц) и асимметричность лица (из истории постановки известно, что Булгаков настаивал на том, чтобы у Зойки было асимметричное лицо; и исполнительница роли знаменитая Ц. Л. Мансурова играла ее с разными бровями: левая выше правой), но и то, что Зойкина квартира скорее всего помещена автором именно в доме 10 по Большой Садовой улице. Черты ее есть и в якуловской квартире-мастерской, и в левшинской квартире 34 пятого этажа правого крыла дома, где писатель жил в 1924 году вместе с самим Левшиным.

Действительно, в ремарках пьесы постоянно упоминается двор громадного дома, играющий, как страшная музыкальная табакерка, пылающий майский закат в окнах (этот закат отражается в окнах знаменитой квартиры номер 50, расположенной через двор зеркально по отношению к 34-й квартире; позже в пьесе сказано, что эти напротив лежащие окна зажигаются одно за другим), гудение трамвая. Наконец, прямо говорится, что эта квартира на Садовой, и там слышна отдаленная музыка из «Аквариума» (имеется в виду летний сад, расположенный вблизи этого дома на Большой Садовой, 16, где давались концерты на открытой эстраде), и что она расположена на пятом этаже и шестикомнатная, что соответствует прекрасно сохранившейся до наших дней 34-й квартире.

Об этом знаменитом доме на Большой Садовой улице, во двор и шестое парадное которого (где наверху «нехорошая квартира 50») теперь приходят и приезжают москвичи и гости столицы со всего мира, мы уже знаем из первой главы. Вновь мы вернемся к его топографии при рассказе о романе «Мастер и Маргарита».

Конечно, образ Зойки Пельц достаточно собирателен и в какой-то степени, к сожалению, был типичен для того времени. Так же собирательны фигуры бывшего графа Обольянинова, нэпмана Гуся, гостей Зои, работниц и заказчиц ее пошивочной мастерской, хотя в каждый персонаж драматург вложил свою индивидуальную «изюминку», свое собственное отношение. Более того, ряд образов у него переходит каждый раз в несколько измененном виде из произведения в произведение.

Взять хотя бы преддомкома Аллилую-Портупею, наиболее ненавистный Булгакову тип хозяина «квартирного вопроса». Черты его можно узнать и в «барашковой шапке» рассказа «Воспоминание», и в Егоре Нилушкине из «Дома Эльпит», и в «красном как флаг» (от самогона) председателе правления из «Самогонного озера», и в Бунше Корецком из «Блаженства» и «Ивана Васильевича», и конечно же в незабвенном Никаноре Ивановиче Босом, пострадавшем в романе «Мастер и Маргарита».

Бойкая «племянница Манюшка» взята прямо из жизни. Девушка-прислуга с таким именем была у знакомых драматурга супругов Коморских, живших неподалеку, в Малом Козихинском переулке, 12. Жена адвоката В. Е. Коморского Зинаида Николаевна была симпатична Булгакову, о ней и о ее Манюшке рассказано в очерке «Москва 20-х годов», а сама квартира Коморских попала в «Театральный роман». Вообще, наличие в доме прислуги, домработницы символизировало для писателя образ обеспеченной благополучной семьи, добропорядочного дома. Были домработницы и в семье самого Булгакова в последнее десятилетие его московской жизни. Реальные лица: Анюта в «Белой гвардии», Ксюшка в «Спиритическом сеансе» (она же горничная в «Записках на манжетах»). А Бетси в «Багровом острове» и Наташа в «Мастере и Маргарите» продолжают эту галерею.

Парочка гостей: адвокат Роббер и ростовский Иван Васильевич – тоже из жизни. И у В. Е. Коморского, и у их общего с Булгаковым знакомого, тоже адвоката, Давида Кисельгофа вполне могли быть такие коллеги. Еще раньше писатель заклеймил такого «бывшего присяжного поверенного» в остросатирическом фельетоне «Четыре портрета». А вечно пьяный гость Иван Васильевич из Ростова далеко не безобидная фигура. Возможно, автор встречал таких типов на дорогах Гражданской войны, в том числе и в Ростове, куда его заносила нелегкая судьба.

Особый разговор – о «булгаковских китайцах». Ведь китайская прачечная выделена как своего рода филиал, темные кулисы квартиры Зои Пельц. Умея наблюдать и примечать более других, Булгаков приметил опасное и коварное явление 20-х годов, дно дна, подполье «Зойкиных квартир»: китайские прачечные, где тихие и льстивые раскосые мужчины идеально стирали и крахмалили белье. Это были китайцы, принесенные в крупные русские города несколькими волнами миграции (после боксерского восстания в Китае 1900 года, после русско-японской войны, после 1917 года и незаметно обосновавшиеся по подвалам, откуда валили на улицы клубы пара. Несколько десятков таких прачечных были официально зарегистрированы и в Москве. Все бы ничего, тем более что с этой стороной службы быта тогда было туговато, да вот беда: быстро почуяв конъюнктуру и спрос, «шафранные жители поднебесной империи» начали подпольно торговать контрабандным рисовым спиртом (были у них специальные спиртоносы-ходоки, отсюда, видимо, и русское прозвище всех китайцев – ходя), опиумом, кокаином, морфием. Во время революции и Гражданской войны эта деятельность несколько приутихла, но при нэпе она расцвела пышным и ядовитым цветом. Именно поэтому было принято решение выселить всех китайцев, и в конце 1920-х – начале 1930-х годов они отправились стирать белье к себе на родину. Одну из таких полупрачечных, полуопийнокурильных притонов описал Булгаков в своей комедии.

Писатель не впервые изображал китайцев. В уже известном нам рассказе 1923 года «Китайская история» главными персонажами оказываются два китайца: старый и молодой. Молодой китаец Сен-Зин-По, хотя и курит опиум, показывает себя храбрым пулеметчиком Красной Армии на фронтах Гражданской войны и геройски погибает. В «Зойкиной квартире» другие китайцы. Автор пьесы, видимо, достаточно много наблюдал их быт, слушал их «русскую» речь: старожилы-москвичи вспоминают, как комически она звучала и как точно перенес ее драматург в текст пьесы. Старый вахтанговец И. М. Толчанов рассказывал нам, как мастерски передавал Булгаков речь «своих» китайцев при чтении в театре пьесы, где Толчанов тогда играл роль Газолина. Имя Херувима – Сен-Зин-По точно перенесено из «Китайской истории». Ган-Дза-Лин (так правильно зовут Газолина) обязан своим происхождением, видимо, китайскому генералу Чжан Цзолину, о котором много писали тогдашние газеты.

Где же могла быть эта китайская прачечная? По приметам, разбросанным в пьесе, видно, что она находилась где-то на Садовой, и не рядом с квартирой Зои: та посылает за китайцем Манюшку на извозчике. Ближайшая прачечная оказалась почти напротив дома Коморских, где часто бывал Булгаков. Ее адрес: Малый Козихинский переулок, 7 (дом на углу с Большим Козихинским переулком – бывшей улицей Остужева не сохранился), и название – «Шанхайская» – хранят старые московские справочники. В булгаковской пьесе слова «Шанхай», «шанхайская» повторяются довольно часто: сами китайцы оттуда родом, туда убегает (или пытается убежать) Херувим с Манюшкой. А одна из старожилов этого переулка, архитектор С. 3. Долинская хранит до сих пор вещи с вышитыми на них красными иероглифами-метками этой прачечной.

Несмотря на все теневые перипетии, на злую трагикомическую, скандальную ситуацию в булгаковской пьесе присутствует столь нежная материя, как настоящая и неподдельная любовь. Но не такая высокая и романтическая, как в будущем романе о Мастере и Маргарите, а приземленная, бытовая, изломанная, несчастная, показанная в контексте пьесы гротескно и сатирически. Любовь к Обольянинову в конечном счете движет Зойкой, которая хочет увезти его в Париж. По-своему любят Манюшку оба китайца. Гусь любит Аллу, из-за нее он бросил семью и жестоко страдает перед своей гибелью. Алла, чтобы встретиться с любимым человеком в Париже, идет на сатанинский соблазн Зойки. Реплика Аллы: «Знаете, кто вы, Зойка? Вы – черт!», которой очень дорожил Булгаков и которую театр выкинул, соотносит ее с сюжетом сцены разговора Маргариты и Азазелло в «закатном» романе. Как демон Азазелло возможной встречей с Мастером интригует несчастную Маргариту, так Зойка соблазняет влюбленную Аллу парижскими Большими бульварами, даря ей своего рода бесовский знак – сиреневое платье от Пакена. А бал у Зойки с оглушительным фокстротом и не менее оглушительным скандалом и убийством в его финале не проецируется ли на будущий бал Сатаны, тоже завершившийся смертью гостя?

Арестом Зойки и ее клиентов заканчивается пьеса. Порок наказан, несмотря на то, что некоторые герои временно ускользнули от правосудия. Зойкина квартира в финале спектакля исчезает, как сон. Но с ее исчезновением в конце пьесы отрицательные явления, наблюдаемые драматургом в жизни, все равно оставались. Вот о них-то, и в частности в области искусства и театральной политики, была следующая булгаковская комедия.

Вторая комедия Булгакова «Багровый остров (Генеральная репетиция пьесы гражданина Жюля Верна в театре Геннадия Панфиловича. С музыкой, извержением вулкана и английскими матросами. В 4-х действиях с прологом и эпилогом)» оказалась несравненно более значительной. Написанная в 1927 году одновременно с первой редакцией «Бега», она была поставлена режиссерами А. Таировым и Л. Лукьяновым в Камерном театре в конце 1928 года и шла всего три месяца, потом была снята с репертуара одновременно с двумя другими пьесами драматурга: «Днями Турбиных» и «Зойкиной квартирой». Сам автор назвал «Багровый остров» драматическим памфлетом, современный исследователь называет ее «сатировой комедией» и «комедией-пародией».

В центре этой пьесы две взаимосвязанные проблемы: разоблачение халтурного, псевдореволюционного искусства и борьба против чиновнических методов руководства художественным творчеством. Сложное и оригинальное построение «Багрового острова» продиктовано идейным замыслом драматурга. Комедия написана в стиле своеобразной театральной игры, капустника, с использованием условного приема «театра в театре». Действие ее развивается стремительно. В одном из московских театров срочно репетируется остросовременная «до мозга костей идеологическая пьеса» Василия Артуровича Дымогацкого (псевдоним Жюль Берн) «Багровый остров», события в которой происходят на острове, населенном «красными туземцами, кои живут под властью белых арапов». На острове царствует тиран Сизи-Бузи, опирающийся на гвардию и на проходимца и демагога Кири-Куки. Во время извержения вулкана Сизи-Бузи погибает, повелителем острова становится Кири-Куки. Однако «красные туземцы» поднимают бунт, Кири-Куки бежит в Европу с остатками «белых арапов» и находит поддержку у лорда Гленарвана (у европейцев имена и костюмы персонажей романов Жюля Верна), который снаряжает корабль (это, конечно же, яхта «Дункан») для подавления восстания. В первом варианте пьесы Дымогацкого европейцы ретируются, испугавшись отравленных чумой стрел туземцев. По вынужденному второму варианту (с «международной революцией»), «английские матросы» поднимают восстание, сбрасывают в море своих угнетателей и возвращаются на остров, чтобы передать победившим «красным туземцам» свой братский пролетарский привет. В прологе и эпилоге комедии изображены картины закулисной жизни театра и трагикомическая борьба за разрешение пьесы Дымогацкого.

Итак, Булгаков написал пародию. Пародию на кого? В первую очередь, конечно, это остроумная и злая пародия на современную ему драматургическую стряпню с революционным сюжетом или подделкой под него. В жизни писатель встречался многократно с таким явлением, знал театральный быт и закулисную кухню театра, да и сам, пожалуй, будучи начинающим драматургом, приложил руку к подобным литературным поделкам. Его первые владикавказские пьесы «Самооборона», «Братья Турбины» были написаны по горячим следам Гражданской войны на Северном Кавказе. Да и «Парижские коммунары» рассказывали о революционных событиях во Франции. Все три пьесы Булгаков даже посылал в Москву на конкурс в ТЭО Наркомпроса, но они были отвергнуты, и он их впоследствии уничтожил. А в уже знакомой нам автобиографической прозе – «Записки на манжетах» и «Богема» – он рассказал с большой иронией об этих первых опытах. Причем местных жителей там он шутливо называет туземцами. Не борьба ли революционно настроенных ингушей, осетин, чеченцев и других народностей острова-города среди гор и долин – Владикавказа – против белогвардейцев генерала Эрдели («белых арапов») и отражение этой борьбы в собственных первых пьесах была спародирована драматургом через семь лет? Очень возможно. Это подтверждается и ироничным рассказом самого Булгакова о сочинении им пьесы «Сыновья муллы» (о борьбе ингушей с самодержавием) в соавторстве с юристом кумыком Туаджином Пейзулаевым («Записки на манжетах»):

«Помощник присяжного поверенного, из туземцев, научил меня. Он пришел ко мне, когда я молча сидел, положив голову на руки, и сказал:

– У меня тоже нет денег. Выход один – пьесу нужно написать. Из туземной жизни. Революционную. Продадим ее…

Через семь дней трехактная пьеса была готова. Когда я прочитал ее у себя в нетопленой комнате, ночью, я не стыжусь признаться, заплакал! В смысле бездарности – это было нечто совершенно особенное, потрясающее! Что-то тупое и наглое глядело из каждой строчки этого коллективного творчества…

Писали же втроем: я, помощник поверенного и голодуха. В 21-м году, в его начале…»

Красноречивые признания. Как соотносятся они с горькими словами Дымогацкого, когда у него зарезали первый вариант пьесы: «Так, стало быть, опять чердак!

Сухая каша на примусе… рваная простыня… Ночью звезды глядят в окно треснувшее, и не на что вставить новое!.. Полгода, полгода я горел и холодел, встречал рассвет на Плющихе с пером в руках, с пустым желудком… в редакции бегал, пороги обивал, отчеты о пожарах писал…»

В этом страстном и горьком монологе присутствует и сам Булгаков, отчаянно боровшийся с безденежьем в начале своей московской карьеры.

Конец ознакомительного фрагмента.

В зяв за основу одну из самых ярких в своей театральности пьес Михаила Булгакова, режиссер Евгений Марчелли создает спектакль о театрализации нашей жизни. Его «Зойкина квартира» — о людях, заигравшихся до предела; о людях, самим себе навязавших роли, которые не в состоянии сыграть до конца.

Сюжет пьесы легко укладывается всего в несколько предложений. Главная героиня — Зоя Пельц — открывает в своей квартире пошивочную мастерскую для богатых нэпманш. Однако ее ателье — лишь искусная ширма. По вечерам ателье превращается в «веселый дом» для состоятельных клиентов. С помощью своего предприятия герои рассчитывают заработать на бегство в Париж. Однако мечты их терпят крах.

Из такого сюжета легко может получиться как криминальная драма, так и откровенная «социалка» или эротическое действо, но Евгения Марчелли увлекает иное. Для него Зойка — загнанный в угол человек, не нашедший своего места в жизни. Человек творческий, оказавшийся в атмосфере, творчества лишенной. И вот она вместе с Аметистовым творит свой собственный мир, мир театра. Из временных ориентиров на сцене не остается практически ничего — от эпохи НЭПа режиссеру пригодилась лишь общая ее атмосфера — сочетание блеска и нищеты.

Контраст роскоши и нищеты выстраивается режиссером уже на уровне сценографического оформления спектакля (художник — Виктор Шилькрот), вслед за Булгаковым разбитого на три акта. В первом на сцене правит бал вопиющая бедность: мертвое, нежилое помещение, пугающее черными стенами, таинственными ходами, куда бесследно исчезают и столь же внезапно появляются герои. Эта отталкивающая нищета сменяется во втором акте кричащей пышностью убранства сверкающего красками фешенебельного ателье, а в третьем оборачивается их почти противоестественной смесью — на сцене перед зрителем во всем своем традиционном блеске и столь же традиционной «нищете» предстанет настоящее кабаре. Вернее, потуги на него и мечта о нем.

Евгений Марчелли практически буквально устроит для своих зрителей «сеанс черной магии с ее последующим разоблачением», активно «вбирая» во все больше и больше закручивающееся действо пришедшую в театр публику. И здесь уже все средства будут хороши. Начиная от сценографического «втягивания» зрительского пространства «на сцену», когда полотна ткани будут волнами стелиться от швейных машинок работниц ателье через весь партер под бодрые мотивы «Время вперед». Через «подсадных уток» — клиенток ателье Зойки, что поначалу «маскируются» под обычных зрительниц. Через важного клиента Гуся-Ремонтного (Владимир Майзингер), который тоже появится прямо из зала и ради которого настоящий администратор пересаживает настоящих зрителей из партера — в ложу, где уже накрыт по такому поводу столик с шампанским. И заканчивая откровенным и ярким конферансом самого Аметистова (Валерий Кириллов) — этого искрометного и обаятельно наглого еще не совсем великого, но уже комбинатора.

И вот вобрав в пространство спектакля весь партер со всеми его зрителями, режиссер начинается этими самыми зрителями манипулировать на собственное усмотрение, превращая их в почти равноправных участников постановки. Где-то в середине второго акта и будет та точка, в которой публика, сама того не заметив, начнет подыгрывать актерам, приняв правила затеянной Евгением Марчелли игры.

В третьем же акте уже «подготовленных» зрителей и вовсе выведут на сцену, посадив вокруг выстроенного там же стеклянного павильона-аквариума, отданного на это время на откуп актерам. Они расстоянием меньше метра отделены от зрителя, но парадоксальным образом оказываются куда дальше от него, чем были в первых двух актах. Теперь это лишь тени, иллюзии, то, что осталось. Марчелли, кстати, полностью разрушает финал, безвариантно прописанный автором. Здесь не будет ни разоблачения, ни ареста героев — будет лишь своеобразный дивертисмент на тему «куда приводят мечты». И воплотятся эти мечты в эффектном музыкально-хореографическом шоу, составленном из номеров знаменитых мюзиклов.

И снова на сцене — все та же, загнанная в угол женщина, обменявшая все, что у нее было на миф, на шоу, на призрак блистательной и головокружительно богатой жизни. Женщина, на наших глазах прошедшая путь от оборванного, обозленного существа, готового драться до последнего, — такой Зойка Анастасии Светловой появилась в начале первого акта, — до роскошной дивы акта второго и ожесточенной тени в третьем акте. Актриса и ее героиня (тоже, впрочем, актриса) прошли всю дорогу, не пропустив ни одного поворота, и пришли к тому единственному, к чему только жизнь в представлении режиссера и может привести женщину в жестоком мужском мире — к полностью утраченным иллюзиям, к окончательному превращению женщины в волчицу. А самой жизни — в иллюзорный магический театр, доступный лишь «степному волку».